На следующий же день лорд Ньюкастл привез мне письмо от принца.

«Дорогая матушка, – писал Карл своим детским почерком по линейкам, чтобы строчки не наползали друг на друга, – я не хочу принимать это лекарство, потому что мне от него становится хуже. Неужели Вы были бы довольны, если бы я серьезно заболел? Я каждый день катаюсь верхом и могу сам приехать к Вам.

Ваш сын Карл».

Я не могла удержаться от смеха и сказала лорду Ньюкастлу, чтобы он и впрямь не принуждал больше принца Уэльского пить снадобье.

Как же мне было не гордиться таким сыном?

Что касается Мэри, то моя мать жаловалась, что девочка привыкла слишком плотно завтракать. Она, мол, съедает много баранины с хлебом и целого холодного цыпленка и все это запивает элем. Неудивительно, что ребенок часто страдает расстройством желудка. От такого питания можно опасно заболеть!

Я велела давать Мэри поменьше еды, и она действительно почувствовала себя гораздо лучше.

Англичане не слишком жаловали мою мать, полагая, будто на ее содержание тратятся большие суммы денег и что она вмешивается в государственные дела. И они были правы. Да, моя матушка и впрямь привыкла жить на широкую ногу, но разве не так следует жить королеве?

Вскоре после ее приезда на южное побережье нашей страны обрушился страшный шторм, который принес жителям много бедствий. Английский народ, склонный к суевериям, начал роптать, ибо связал это несчастье с появлением в Лондоне еретички-француженки. Я очень волновалась, что моя мать расстроится, услышав об этом, однако она осталась совершенно безучастной ко всем этим сплетням и слухам. Впрочем, она всегда обращала внимание лишь на то, что казалось важным только ей самой. Я просто забыла эту ее черту.

Но хорошая погода все не устанавливалась, и лодочники на Темзе кричали друг другу, что это происки старой королевы, которая, по их мнению, умеет колдовать.

Моя мать очень любила роскошь, и ее прихоти опустошали нашу казну. Она искренне считала, что английские простолюдины обязаны платить огромные налоги, дабы ей можно было ни в чем себе не отказывать.

А народ роптал, считая, что она повинна во всех бедах и неприятностях. Шаткое спокойствие в стране вот-вот могло быть нарушено.

Карл все больше нервничал, не в силах долее терпеть ее присутствие в Англии, и обратился к моему брату Людовику с просьбой пригласить королеву Марию обратно в Париж. Он писал, что старая дама очень тоскует по Франции и что впредь она уже не будет интриговать против кардинала Ришелье.

Карл объяснил мне, что его беспокоят не только огромные расходы моей матери, но и то, что наши подданные все более возвышают голос против ее присутствия в Англии.

Я с прискорбием замечала, что мой любимый супруг стал очень угрюмым и раздражительным, и потому решила не бранить его за послание, отправленное Людовику.

Ответ от моего брата пришел очень быстро. Французский государь писал, что не верит никаким обещаниям нашей матери, ибо она является интриганкой по натуре и непременно вновь попытается отстранить от кормила власти не только ненавистного ей Ришелье, но и самого короля.

«Будьте тверды, дорогой зять, и попросту укажите ей на дверь«, – вот какими словами оканчивалось письмо Людовика.

Но мой Карл не был способен на столь решительный и жестокий поступок. Прежде всего он не хотел причинять боль мне, и потому королева Мария осталась в Англии.

Правда, она действительно желала вмешиваться абсолютно во все. Однажды она сказала мне:

– Когда я жила в Голландии, я очень много думала о тебе и твоих детях. По-моему, одной из твоих девочек нужно выйти за принца Оранского.

– За принца Оранского! – воскликнула я.