Я была счастлива, когда мою маленькую Генриетту пригласили участвовать в балете, где ей предстояло танцевать вместе с Людовиком и его братом герцогом Анжуйским. Вряд ли в Лувре нашелся бы хоть кто-нибудь, кто мог бы сравниться с Генриеттой в танце. Она была так грациозна и прелестна, что у меня слезы наворачивались на глаза при мысли о том, что ее бедный отец не видит ее сейчас порхающей по сцене перед троном, на котором горделиво восседал Людовик, изображавший Аполлона.

Что же до Генри, то он оказался весьма и весьма упрямым мальчиком. Стоило мне начать рассказывать ему о величии католической веры, как он перебил меня, заявив:

– Матушка, я всегда буду протестантом. Я крещен в этой вере и обещал отцу не изменять ей.

Я засмеялась.

– Мой милый мальчик, очень хорошо, что ты помнишь своего отца, – сказала я, – но, будь он здесь, он бы меня понял. Подумай о том, что сделали с ним протестанты.

– Я обещал ему, матушка, – твердо возразил он.

Однако Генри был еще мал, и я не теряла надежды переубедить его. Со временем я добьюсь своего, и тогда двое моих детей обретут вечное спасение.

Пока же, дабы показать свою самостоятельность, Генри каждое воскресенье посещал протестантские богослужения, которые устраивал в Париже английский посол. Мой сын был тверд, но и я не собиралась отступать. Его горячо поддерживал господин Лоуэлл, и я не знала, как от него отделаться. Больше всего мне хотелось его попросту уволить, но это вызвало бы недовольство Карла. Ведь он был королем, и я, его мать, не могла открыто противиться монаршей воле. Что поделаешь, мои дети не радовали меня так, как их отец.

Я подумала, что если я найду для Генри какого-нибудь известного, пользующегося всеобщим уважением учителя, то услуги этого Лоуэлла больше не понадобятся. И я вспомнила об Уолтере Монтегю, который был настоятелем в аббатстве Сен-Мартен, что близ Понтуаза. Ревностный католик, обратившийся в эту веру уже двадцать лет назад, когда он оказался свидетелем изгнания из Лондона монахинь-урсулинок, он был моим старым другом. Впервые я увидела его, когда он приехал во Францию в свите моего будущего супруга Карла, а после того, как он перешел в католичество, наша дружба еще более окрепла. Он сразу же разгадал мои намерения в отношении сына и с радостью поддержал меня.

Я послала Карлу письмо, в котором сообщала, что Генри слишком легкомыслен, что он предпочитает проводить время в играх со сверстниками и что его следовало бы отправить в какое-нибудь тихое место, где ничто не отвлекало бы его от занятий. А можно ли найти место лучше Понтуаза, где за успехами мальчика мог бы следить наш добрый друг настоятель?

Я не могла сразу разлучить Генри с Лоуэллом, ибо Карл заподозрил бы неладное, если бы узнал, что мальчик уехал без своего любимого наставника. Однако в католическом монастыре господин Лоуэлл, должно быть, чувствовал себя неуютно и потому легко согласился с моим предложением посетить Италию, где, как я знала, он давно мечтал побывать. Когда он наконец отбыл, я вздохнула с облегчением. Однако я не знала, что накануне своего отъезда он поговорил с Генри, объяснил ему, какие побуждения движут мною и настоятелем, и призвал его оставаться твердым и не поддаваться ни на какие уговоры, пока он, Лоуэлл, не сообщит королю о том, что происходит.

Монтегю написал мне, что надеется вскоре переубедить мальчика. Он рассказывал Генри, какие возможности откроет перед ним обращение в католическую веру.