Изменить размер шрифта - +
Порой сама жизнь заставляет нас видеть только одну сторону, ожидая, что мы будем сопротивляться и увидим вторую. И так мы что-то поймем, чему-то научимся. Но что он должен был понять, если у него отобрали самое дорогое, и отобрали уже не в первый раз? Где же здесь вторая сторона? И всегда ли она существует? Разве у самого факта существования двух сторон второй стороны нет? Может, это именно этот случай?

Константин подался вперед, изучая содержимое полок, потом махнул рукой на попытки разглядеть что-то в темноте и включил свет. Небольшой шкаф служил ему чем-то вроде продолжения ящиков письменного стола — сюда отправлялись вещи, которые могли понадобиться когда-нибудь, но сейчас их не надо было держать под рукой. Константина насторожил беспорядок: систематизировать содержимое шкафа более-менее хорошо не представлялось возможным, но при желании он всегда мог найти тут все, что нужно, без особого труда. Теперь же небольшие коробки с архивами, папки и пачки писем лежали повсюду, а кое-где можно было увидеть одинокие документы, так и не нашедшие себе места. Он сел на пол и выложил содержимое нижней полки на ковер.

Это была полка с письмами. Некоторые из них были скреплены, другие лежали по отдельности. Тут были и пустые конверты, и письма без конвертов — отдельные листы, совершенно разные почерка, принадлежавшие и женщинам, и мужчинам. Среди писем Константин нашел незнакомый ему конверт из плотной коричневой бумаги и, недолго думая, открыл его.

В конверте находилась солидная стопка писем. Адресов на конвертах не было, не было и специальных линий, на которых следовало писать адреса — обыкновенные, белые, из тонкой бумаги, больше всего они напоминали конверты для открыток, которые не отсылают слишком далеко. Константин открыл одно из писем, развернул лист хорошей бумаги — сомнений не было, эта бумага принадлежала ему, тут его инициалы, другой такой не существует. И даже если бы он потерял память, то вспомнил бы, кому принадлежит этот почерк.

«Знаю, что это внеочередное письмо, но мне захотелось его написать. Я вспомнила нашу поездку в Европу, ту, последнюю, когда мы не ходили в сотый раз смотреть уже надоевшие рестораны и архитектурные памятники, а гуляли на природе. Смотрели леса, реки, озера. И, надо сказать, это было ничуть не хуже экскурсий по городам! У нас тоже много красивых мест, но так приятно подышать свежим воздухом, особенно в Европе, которая почти у всех ассоциируется с цивилизацией и загазованными городами. Так вот, если помнишь, у нас была экскурсия в лес, а после этого мы должны были пойти на реку, купаться. Это был май, и я не представляла, как можно купаться в такой холод, но большая часть группы была из холодных стран, а поэтому известие о купании они восприняли с воодушевлением, равно как и прогулку. Мы с тобой стояли поодаль и слушали экскурсовода. Это была женщина крестьянского типа (по крайней мере, манера ее разговора свидетельствовала именно об этом), отдаленно напоминавшая бочку. По-английски она говорила с таким жутким акцентом, что я постоянно переспрашивала, а она в ответ говорила мне, что мой английский совсем плох, и мне надо больше общаться. В конце концов, я оставила женщину в покое и принялась изучать природу. Всего-то май, а трава такая зеленая, все цветет, и воздух такой, что после прогулки не страшно и умереть — будешь умирать с улыбкой на губах, довольный… Я продолжала оглядывать местность и вдруг подумала: а почему бы нам не оставить этих скучных туристов и не пойти прогуляться? В итоге мы с тобой сбежали от группы и отправились изучать окрестности самостоятельно. Ах, какое там было небо! Такое высокое, что можно смотреть бесконечно и думать о том, что оно никогда не заканчивается. Через несколько минут мы набрели на небольшую полянку с особенно мягкой и зеленой травой, окруженную деревьями и кустами. Эта трава и до сих пор соблазняла меня прилечь, а тут я не удержалась и разлеглась на лужайке — так, будто это вовсе не дикая лужайка, а моя собственная постель.

Быстрый переход