Азамат хмурится ещё сильнее.

— Так что за кличка?

— Хесай .

Мне померещилось или он зарычал?

— Скажи им, что зависть глаза выедает.

Ого! Чем же это они меня приласкали, что дорогой супруг так обозлился?

— Что это значит-то хоть объясни.

— Устрица, — цедит он сквозь зубы. Я молчу и жду продолжения. Оно следует после паузы. — Так называют женщин, которые получают удовольствие от секса.

— Чудесно, — хмыкаю я, — а чего ты так злишься?

— Во-первых, хотел бы я знать, откуда они это про тебя взяли. Я ни с кем не обсуждал наши личные дела.

— Я сама могла что-то такое сказать, — пожимаю плечами. — А что, это надо хранить в тайне?

Он тяжело вздыхает.

— Видишь ли… устрицы настолько любят это дело, что им абсолютно всё равно, с кем. Ты и так у всех на устах, а если они ещё решат…

— Ну Азамааааат! — взвываю я, — ну надо же было предупреждааааать!

— Да понимаю, — смущается он, — но всё как-то кажется, это такие очевидные вещи… Я ведь и сам поначалу думал, что ты… прости.

Я только качаю головой. То-то он так удивился, когда я потребовала охранять меня от посягательств со стороны других мужиков.

— Ну ладно, — говорю. — Как мне их убедить, что я не устрица?

— Даже не знаю… Понимаешь, у нас есть женщины, которым совсем это не нравится, а есть, только очень редко, такие, которые в любую минуту и с кем угодно готовы. А ты не то, и не то.

— Значит, придётся объяснить, что у землян всё по-другому.

— И надеяться, что они поверят, — вздыхает Азамат.

Как-то это всё грустно. Мы надолго замолкаем, и я начинаю зевать.

— Да ты спи, — уговаривает Азамат. — Долго ещё лететь.

— Я и так почти всё время сплю, когда ты рядом.

Он снова вздыхает. День вздохов просто какой-то.

— Мне надо как-то менять график. А то мы действительно почти не видимся, и получается шакал знает что.

— Ну, тебе ведь эти занятия важны, это ведь то, чего ты хотел: тебя уважают, ты всем нужен… э, а почему мы спускаемся?!

— Потому что я хочу остановиться.

Я за всеми этими разговорами даже не заметила, когда мы долетели до снега. Или, может, мы в горах? В общем, тут довольно холмисто и снег лежит везде, ровненький такой, нетронутый. Мы мягко садимся, поднимая облака рассыпчатых снежинок.

— Выходи, — говорит Азамат, отключая крышу.

— Куда, мы же ещё не долетели!

— Выходи-выходи!

Я уже ничего не понимаю, но послушно выхожу. Он обхватывает меня за плечи и отводит от унгуца, ближе к склону того холма, на котором мы стоим.

— Во-он, видишь, на горизонте горы? Это Ахмадхот. Когда мне было лет четырнадцать, мы с друзьями часто сюда летали зимой покататься по снегу.

— И что?

— А то, что это очень весело, — говорит он, и вдруг резко притягивает меня к себе, и мы летим вниз по склону в обнимку, поднимая фонтаны снега. На нас обоих скользкие непромокаемые костюмы, так что разгоняемся мы капитально — если бы он меня не держал так крепко, я бы порядочно испугалась.

Наконец мы тормозим, чуть не с головой уйдя в снег. За нами остался очень выразительный след на склоне.

Азамат смеётся и протирает залепленное снегом лицо.

— Боги, что ж ты так визжишь-то?

— А что, с горки надо молча кататься? — я тоже вся в снегу, но отряхиваться пока бессмысленно. Впрочем, не то чтобы я жаловалась.