Это могло говорить о том, что, по меньшей мере, два человека пытались выбраться из дома, но почему-то не сумели, Дальше - больше, жердь выворотила третий череп, На этом можно было поиски прекратить, для меня уже все было ясно.
Я выбрался с пожарища, отряхнул с себя прах и, сколько смог, сажу, после чего пошел к колодцу умываться. Именно там, недалеко от него, в кустах, мне и попалась на глаза главная улика преступления: обожженный бердыш со сгоревшей деревянный ручкой, То, что его забросили сюда совсем недавно, можно было понять по примятой траве, на которой он лежал, и моей вчерашней палке, валяющейся рядом.
Никого другого, кроме вчерашнего красавца, в попытке скрыть улики преступления я не заподозрил, осталось только выяснить, кто он такой и какое имеет отношение к погибшему Требухину.
Пока я умывался и очищал одежду, во дворе начали появляться люди, судя по одежде и поведению, холопы. Я подозвал какого-то парня со смышленым лицом и спросил о таинственном красавце. Он долго пытался понять, кем я интересуюсь, но так и не смекнул, о ком идет речь. Впрочем, возможно, это я не смог ему толком объяснить, кто мне нужен. Пришлось набраться терпения и ждать, когда встанут все гости.
Проболтавшись без дела с полчаса, я встретил своего рынду. Он уже оправился после своего ночного любовного подвига и, став настоящим мужчиной, смотрел на меня едва ли не свысока.
- Иди, готовь лошадей, мы скоро отсюда уезжаем, - сказал я.
- Это еще зачем? - не скрывая недовольства, спросил он.
- Нам здесь больше нечего делать.
Парнишка скорчил недовольную рожу и независимо повел плечом:
- Я хочу остаться! У меня здесь Аксинья!
Кажется, у меня на корабле назревал бунт. Начинающий половой гигант влюблялся во все, что носило юбку.
- Хочешь сгореть, как боярин? - спросил я. Ваня набычился и смотрел на меня исподлобья злыми упрямыми глазами.
- Я все равно останусь!
Спорить с ним, пока он находился в таком состоянии, было бессмысленно.
- Хорошо, оставайся. А мне пойди и оседлай донца.
Парнишка завилял глазами, потом повернулся так, чтобы не встретиться со мной взглядом, и неожиданно заявил:
- Боярышня не велела!
- Какая боярышня? - не сразу понял я. - Наталья?
- Наталья Прохоровна! - поправил он.
Это было уже круто, такого поворота событий я не ожидал, Наталья начинала наглеть не по дням, а по часам. Вот тебе и феодализм в действии!
- Хорошо, я сам с ней поговорю, - сказал я и, не откладывая в долгий ящик, пошел выяснять отношения с бывшей возлюбленной.
В господской избе вповалку, кто на лавках, а кто и просто на полу, спали гости. Я прошел, переступая через тела, к лестнице, ведущей в терем боярышни. Навстречу мне метнулась какая-то женщина и залопотала, преграждая дорогу:
- Куда, куда, туда нельзя, боярышня отдыхает!
- Тогда пойди сама и скажи своей боярышне, что мне нужно с ней поговорить! - сердито сказал я.
- Никак невозможно, государь-батюшка, она изволит почивать!
- Значит, разбуди! - рявкнул я так, что начали поднимать головы спящие гости.
- Кто там шумит? - раздался сверху нежный Наташин голосок.
- Наталья, мне нужно с тобой поговорить!
- Ах, я еще не проснулась, неужели нельзя дать мне отдохнуть в тишине!
Выяснять с ней отношения в присутствии просыпающихся гостей мне не хотелось, как и позволить помыкать собой, Потому я резко сказал:
- Ничего с тобой не случится, потом доспишь!
Наталья с минуту размышляла, потом обратилась к защитнице лестницы. |