– Тебе же лучше – одной паразиткой меньше, – заметила Анжела.

– Я не пойму, ты что, все рецепты переделала?

– Нет, я убежала, – призналась Икки, – смылась, потому что еще ничего сегодня не ела и смертельно устала.

– Правильно сделала. Послушай, где вас распределяли? – спросила я.

– В Аптечном управлении.

– Это отсюда недалеко.

– На улице 25 го Октября, – подтвердила Икки.

– Ну, и что ты нюни распустила? Пошли туда сходим и перераспределим тебя, – предложила я – мне казалось это проще простого, и мы втроем поплелись в управление.

Только ничего из этого не вышло – Икки должна была теперь отработать там ровно три года, и теперь три года от нее будет разить тухлой капустой. Можно было поставить крест на личной жизни.

Она еще потом ходила по разным юридическим консультациям, чтобы отстоять свои права, но это ничего не дало. Только через полгода она узнала, что избежать трехгодичной отработки можно по состоянию здоровья – например, если у тебя аллергия на препараты.

Я сразу увидела свет в конце туннеля и уже знала, как вытащить невезучую подружку из зловонной ассистентской.

У Икки действительно была аллергия на некоторые вещества и препараты, только не слишком сильная. Больше всего у нее закладывало нос, и она начинала чихать от белого порошка салициловой кислоты, похожего на остроконечные снежинки. Икки стянула граммов пять этой «спасительной» для нее кислоты, пришла к аллергологу в нашу поликлинику и уселась у кабинета, поминутно шмыгая носом и вытирая его платком. В платок мы насыпали порошка. Народу к врачу было довольно много, и за час Икки так обнюхалась салицилки, что вошла в кабинет с красным распухшим носом. Я, конечно, не ожидала такого сногсшибательного эффекта, но кончилось тем, что Икки загремела на месяц в аллергологический центр, после чего ее все таки перевели в другую аптеку. Теперь она сидела в Главной районной аптеке в справочном отделе, читала книжки под столом и томилась от безделья, а каждый вечер ей звонила какая то чокнутая старуха и спрашивала всегда одно и то же монотонным голосом, без всякого выражения – она явно издевалась:

– Аптека? А валокордин есть?

Икки отвечала, что есть корвалол, старуха бросала трубку и через пять минут звонила снова. Икки чувствовала себя неуютно – ее достала эта старуха.

– Представляешь, – говорила она мне, – эта идиотка меня видит, наблюдает за мной днем, может, даже подходит к отделу, а по вечерам звонит и измывается.

– Пошли ее куда подальше, – советовала я, но Икки раздирало любопытство так, что однажды, когда в аптеку привезли валокордин, она купила этой ненормальной тетке два пузырька, а когда та снова позвонила и спросила, как обычно: «Аптека? А валокордин есть?», Икки победоносно, едва сдерживая радость, ответила:

– Есть. Я на свои деньги специально для вас купила два флакона, так что сразу подходите в справочный отдел.

Ей очень хотелось увидеть тронутую старуху, но та оказалась вовсе не такой дурой – через пять минут она опять позвонила:

– Аптека? А валокордин есть?

Тогда Икки последовала моему совету и послала ее очень далеко – так, что та больше не звонила.

Со временем Икки поняла, что тех денег, которые ей платили в отделе справок, ни на что не хватает и что безделье может быть хуже самой тяжелой работы. К тому времени отработки и распределения отменили, и она перешла в аптеку на Сретенке к своей подруге по техникуму в ручной отдел. Лето она отработала неплохо, платили намного больше, чем в отделе справок, Икки была на людях, на нее часто обращали внимание молодые люди и не очень. Но больше всего ее любили местные пьянчужки.

В то время, когда на деньгах еще мелькал великий вождь пролетариата и страна уже вовсю «перестраивалась», цена на водку резко подскочила.