Изменить размер шрифта - +
А психиатры обязаны делать свое…

Обосновавшись в кабинетике, он призвал пред свои грозны очи санитара Валеру, устрашающего на вид верзилу, страдавшего (на взгляд постороннего, но не на Валерин собственный, нота бене!) легкой формой олигофрении. Именно такие сплошь и рядом трудятся санитарами, а вы что думали? Такие-такие… Причем у Валеры есть свои плюсы: он исполнительный и добрый, пациентов не бьет, как иные уроды. Зато силен, как бульдозер, что в данной больничке жизненно необходимо. Это еще один минус психиатрии: ежели в других областях медицины масса очаровательных девочек-санитарочек (что с утилитарной точки зрения порой приводит к приятным коллизиям), то в психушке таковых не водится…

Он выслушал старательный доклад. Слава Аллаху, нынешняя ночь обошлась без происшествий: никаких обострений, никаких фиксаций, тишина и благодать. Тем лучше. Ни малейших препятствий к задуманному.

Он взял из стопки верхнюю карточку, приготовленную со вчера, мимолетно улыбнулся в предвкушении долгого и увлекательного поединка, и в этой радости не было ничего садистского, одна только законная гордость профессионала. И сказал:

– А давай-ка, Валерик, ко мне Кирьянова. В темпе.

Вот только на сей раз произошла странная, нетипичная заминка. Вместо того чтобы опрометью кинуться исполнять приказ, Валера затоптался, замялся, сделал над собой усилие и в конце концов пробубнил:

– Михал Михалыч, а вы его выписывать будете?

Терехов посмотрел на него с искренним любопытством, но легкое раздражение профессионально превозмог. И поинтересовался кратко:

– А что?

– Да так…

– А конкретнее?

– Да выписать бы его…

– С чего бы вдруг?

– Да так…

– Валерик, – сказал Терехов отработанным в общении с верзилой тоном, частью благодушным, частью приказным. – Ты меня загадками-то не бомби, у меня их и так полное отделение, ходячих и привязанных… В чем дело?

– Да ну… Штуки он разные делает… И днем тоже, но ночью чаще…

– Это какие?

– Не скажу. Вы меня лечить начнете, а я здоровый, честное слово, я ж не виноват, что он такое вытворяет…

– Что конкретно?

Валера прочно замолчал, пялясь в пол, и Терехов знал по опыту: коли уж принял детинушка такую вот позу и этакое вот выражение лица состроил, ничего от него более не добьешься. Неужели и впрямь пролечить придется?

– Ладно, – сказал он, подумав. – Давай Кирьянова.

Менее чем через минуту он получил заказанное. Пациент по фамилии Кирьянов опустился на хлипкий стул – вся мебель тут была ранешняя – с равнодушной покорностью судьбе.

Чересчур равнодушной, отметил про себя Терехов, и это свежее наблюдение легло в копилочку к множеству других.

И он упер локти на стол, переплел пальцы, при этом двумя большими подперев подбородок. Спросил без особой вкрадчивости:

– Не надоело вам у нас? Может, взять вас да и выписать, благо опасности для окружающих от вас никакой? – И бросил уже резче, напористей: – Ну что, выписываем?

«Ага! – торжествующе возопил он про себя. – Ах ты, сукин-распросукин кот! Ежишься! Ерзаешь!!!»

– Да как-то…

– Что – «да как-то»? – спросил Терехов с отработанной вкрадчивостью. – Не понял я что-то…

– Ну, вам виднее… – сумрачно сказал пациент по фамилии Кирьянов, глядя в пол.

– Мне виднее, – согласился Терехов. – У меня диплом и халат белый, я тут, в натуре, в нехилом авторитете… А знаете что, Константин Степаныч? На вашем месте девяносто девять из ста – а то и сто из ста, поверьте моему опыту – тут же начинают упорно утверждать, что доктор, то бишь я, совершенно прав, что выписывать их следует незамедлительно…

– И что?

– Да ничего.

Быстрый переход