Поеду в Кенигсберг и буду торговаться до последнего цента. Но я не уверен, что у меня что-нибудь получится. Слишком уж нетривиальная задача. У нас просто нет предмета для торга, нам нечего предложить этим двум, которые уже сорвали свой банк в мировом казино.
Мы даже не можем им угрожать, потому что помимо разрешения Конгресса на объявление войны, которое ты никогда не получишь, для этого требуется еще и военная сила. А ее у тебя сейчас тоже нет. Без разрешения Конгресса мы даже не сможем начать перебрасывать наши войска для защиты Британии, которая, вполне очевидно, станет следующей жертвой этого странного альянса. Потом они перебросят свои войска на восток и сокрушат не в меру алчных джапов, в результате чего мы останемся с русскими один на один.
Я даже готов допустить, что мистер Путин и Сталин не имели в виду ничего дурного, когда затевали этот свой альянс, и они всего лишь хотели как следует наказать плохих парней. Но все равно это опасно, очень опасно для нашей Америки. Слишком много территорий они будут контролировать, слишком много промышленного потенциала окажется в их руках, и слишком большая военная мощь может толкнуть их на новую авантюру. Но все это бессмысленно объяснять нашим деревянным головам в Конгрессе, которые считают, что самая удобная позиция – у страуса, который спрятал голову в песок.
Рузвельт внимательно выслушал Гопкинса и еще раз внимательно посмотрел ему в глаза.
– Да, Гарри, поезжай в Кенигсберг, – кивнул он, – и помни, что от этой поездки зависит очень многое для нас, если не всё!
31 января 2018 года (13 июля 1941 года), вечер. Киев
Тих и печален зимний Киев на четвертом году Майдана. Засыпанные снегом, почти безлюдные улицы, на которых даже в полдень не увидишь ни прохожего, ни проезжего – в холодных квартирах все же теплее, чем на продуваемых ветром улицах. Темнота, наступающая сразу с заходом солнца, узкие тропинки, протоптанные среди сугробов, и дымки буржуек в форточках – все это слегка напоминало картины Ленинградской блокады. Именно что слегка. Разница заключалась в том, что Ленинград осадил враг, а в этом городе люди сами блокировали свой разум кастрюлями, одержав победу цеевропейства над здравым смыслом. Жажда безвиза, кружевных труселей, пенсий в евро и вообще европейского життя привела к предсказуемому и печальному результату – газа нет, угля нет, свет дают два часа утром, два часа вечером, отопление в квартирах такое, что лишь бы не разморозились трубы; заводы стоят, работы нет, ничего нет. Одно слово – Руина.
И даже привычная забава под названием АТО больше не радовала жителей этого города, потому что мятежные республики Донбасса крепко держались, не собираясь уступать ни на шаг. И у них было все – и работа, и свет, и газ. За их спиной стоял восточный сосед, и этому соседу было наплевать на санкции, по самой Европе, как выяснилось, бьющие даже вчетверо сильнее, чем по России. Там, на востоке, занимались своими делами и преодолевали свои трудности, но эти трудности не шли ни в какое сравнение с теми, которые приходилось переживать цеевропейцам.
Восточный сосед как на убогих и скорбных умом смотрел на скачущих летом и замерзающих зимой обитателей страны-Руины; как на буйнопомешанных, который год ожидающих, что умрет «злобный Путен», зловредная Россия рухнет, распавшись на тысячу частей, «ватники» и «колорады» приползут на коленях, умоляя гордых потомков протоукров снова принять их в состав «Незалэжной». И тогда хохлы весело запануют, запивая горилкой и «какой-колом» сало в шоколаде и пирожки, которые еще четыре года назад привезла на майдан пани Нуланд. |