Вжик!

Забросил. Крючок пролетает в нескольких сантиметрах от рычага картотеки.

– Самую малость не хватило, а? – возбуждается Толстяк, враз забыв о своем ранении.

Он наматывает леску. Коварный крючок падает с картотеки на бюро и цепляется за рога бронзового оленя, служащего чернильницей. Берю дергает, чернильница падает, персидскому ковру миссис Мак-Геррел настает хана.

– Будут плач и зубовный скрежет, – говорит Толстяк, подтгива оленя к себе.

Он ласково поглаживает животное. В конце концов, олень в некотором роде является его эмблемой.

– Надо повторить, – говорит он. – Прям как на ярмарке, а, Тонио? Когда ловишь удочкой маленькие вещицы...

Я разрешаю ему продолжать, потому что система хороша. Он повторяет операцию еще дважды, потом – чудо из чудес – один из концов крючка цепляется за ручку рычага. Он тянет, картотека открывается, крючок отцепляется.

– Ловко, а? – торжествует мой доблестный товарищ, хлопая меня по спине.

Я смотрю на часы. Почти семь. Мак-Геррелы, их друзья и слуги скоро перейдут в вертикальное положение, если это еще не произошло.

К счастью, кабинет находится в углублении и из окон фасада нас заметить невозможно. Засечь нас могут только снаружи.

– Ты видишь шкатулку? – спрашивает Толстяк. Я ее вижу.

– Теперь надо вытянуть ее, но не уверен, что леска выдержит...

Лично я твердо уверен, что леска лопнет. Прикидываю расстояние, отделяющее это окно от нашего. Метра четыре. Обидно!

Берю и я держим военный совет.

– Как видишь, – говорит мой друг, – в идеале было бы достать лопатку, какой пекари месят тесто.

– Есть лучший вариант, – отрезаю я. – Найди мне веревку длиной метров в шесть.

– Где?

– Где хочешь!

Подкрепленный этим советом, снайпер уходит.

У меня начинают слегка трястись поджилки. Я говорю себе, что, если меня застукают во время операции, будет большой шухер.

К счастью, Берю возвращается очень быстро, неся моток веревки.

– В гараже, – лаконично объясняет он.

Я благодарю его таким же лаконичным кивком и превращаю веревку в лассо, завязав на одном ее конце скользящий узел.

– Можно подумать, ты снимался в вестрене! – говорит Берю.

– В вестерне, – поправляю я сквозь зубы.

– Ты можешь мне объяснить?

– Если нельзя подцепить шкатулку, можно это сделать со шкафом.

Я просовываю сквозь решетку лассо, потом руки. Это первый раз, когда я буду бросать лассо. Меня этому научил один мой приятель, техасец.

В первый раз я промахиваюсь, но со второго броска широкая петля охватывает картотеку. Я спешу потянуть лассо на себя, пока она не сползла к ножкам шкафа. К счастью, мне удается остановить петлю на его середине.

– А что теперь? – спрашивает чавкающий голос Толстяка. (С того момента, как его зубы оказались в кармане, когда он говорит, кажется, что он идет по болоту в слишком больших сапогах.)

– Теперь она наша.

Я начинаю понемногу тянуть. Картотека скользит по паркету. Через метр возникает проблема ковра. Он мешает ей двигаться дальше. Берюрье замечает это и усмехается.

– Что, не вышло?

– Чем щериться, горе рода людского, лучше бы попытался зацепить край ковра крючком. Если постараешься, у тебя выйдет.

Он соглашается, делает, и у нас все выходит. Я продолжаю работу тягача. Картотека потихоньку продолжает ползти.

Я протягиваю веревку Берю.

– Держи ее натянутой, Толстяк. Сую руку между прутьями решетки.