Когда брата убили, я поначалу потерялся, потом разозлился, что, на удивление, помогло мне взять себя в руки и начать мыслить более здраво. Тогда передо мной не стоял вопрос, как мне теперь быть, я сразу решил для себя: сдохну, но отомщу.

В первую очередь я оставил свою должность казначея. Я избавился от того, что мне не принадлежало, передав это кое-каким людям и таким образом освободив себя от каких-либо обязанностей, и вздохнул с облегчением. Честно сказать, я ждал проблем, но все обошлось — еще и потому, что я очень ответственно относился к своему делу и имел определенную репутацию. Но речь не об этом. За два года я собственноручно уничтожил семь человек из тех, кто хотя бы гипотетически мог быть причастен к гибели брата. Не было у меня желания годами искать виноватого, поэтому я рубил с плеча. Притом мне удалось все это провернуть так, что ко мне вопросов даже и не могло возникнуть. А ведь никто из этих семерых не был простым человеком.

Соответственно, и убийцу, множащего на ноль авторитетов в оптовых количествах, искала уйма народа. Ох, как меня искали, но обломались. Повезло в какой-то мере, да и страховался я не по-детски.

Все это я рассказываю не просто так. В дальнейшей моей жизни каждый раз, когда на носу была какая-нибудь очень серьезная неприятность, меня пробивало на воспоминания именно о погибшем брате и этой моей вендетте — как бы в качестве предупреждения. Вот и сейчас, вспоминая о былом я начал под бубнеж профессора, стараясь сделать это незаметно для него, готовить оружие к бою. Конечно, во время этой подготовки я не забыл накрутить глушитель и проверить, есть ли в барабане патроны.

Как ни странно, никто к нам в купе не ломился, и мы спокойно добрались и до границы с Германией, и до Берлина. Кстати сказать, при пересечении границ у нас с Алексеем Петровичем никто даже вещи ни разу не проверил. То ли мы похожи на добропорядочных граждан, то ли сейчас так принято, но проверять, что везем, никто не стал. Так, поспрашивали, нет ли у нас чего-нибудь запрещенного, и на этом все. Разве что документы изучили очень тщательно, но к ним в итоге вопросов не возникло, поэтому до Берлина мы добрались благополучно, без каких-либо проблем.

В столице Германии нам пришлось провести почти пять часов, и я много раз замечал за нами слежку. Как я и подумал сначала, опекает нас три человека, и, похоже, это поляки. Удалось услышать, как один из них сказал что-то на польском языке, вот и сделал вывод, что это поляки.

В Берлине обошлось без неприятностей, собственно, как и по дороге до Парижа. На границе у нас снова не стали проверять вещи, никому не были интересны старик с молодым пацаном. В Париже на вокзале нас встретили два родственника Алексея Петровича, довольно респектабельные, важные дядьки возрастом лет по тридцать пять, может, сорок. Благо были они на своем автомобиле, поэтому нам не пришлось думать, как добираться до гостиницы. Следящая за нами троица не отстала, успели они перехватить такси и упасть нам на хвост, затеряться не получилось. Но это, собственно, не так уж и важно. Надоели они мне, и я решил, что сидеть в номере и ждать непрошенных гостей не хочу и не буду, поэтому, как только стемнеет, пойду решать эту проблему. Кардинально.

Родственники профессора оказались под стать Алексею Петровичу. Балаболили всю дорогу непрерывно, и было видно, что они очень рады приезду родного человека. Не будь обузы в моем лице, думаю, задерживаться здесь они бы не стали и сразу покинули бы Париж, как, собственно, и собирались сделать. Алексей Петрович оказался человеком слова и на предложение сразу уехать сказал, как отрезал:

— Я обещал посадить молодого человека на пароход, и я это сделаю, поэтому, пока я не выполню взятые на себя обязательства, ни о каких поездках не может быть и речи.