Думал перед сном попробовать что-нибудь повспоминать, но, сполоснувшись под душем, улегся в кровать и неожиданно даже для себя мгновенно вырубился.

Утром обнаружил, что опухоль спала, только фингалы теперь светились на лице, как два прожектора. Но уже то, что лицо стало похоже на нормальное человеческое, позволило мне выдохнуть свободнее, все-таки, несмотря на настоящий возраст, я слегка комплексовал перед красивыми дамами. Сейчас, конечно, тоже выгляжу не очень, но хотя бы лицо уже не похоже на жопу. После гигиенических процедур я решил в ожидании завтрака продолжить учить французский язык, вернее, отдельные слова из словаря. Увлекся и не сразу обратил внимание на стук в дверь. А когда услышал, в учебном угаре на автомате ответил по-французски, разрешив войти. Надо было видеть глаза Пьера, когда он открыл дверь и вошел в комнату. Но он сразу разглядел у меня в руках словарь и с улыбкой произнес:

— Я уж подумал, что ты водил нас за нос, скрывая что говоришь на французском, а оно вон, оказывается, как? — сказал он, кивая на книгу.

— Нет, я вас не обманывал. Я действительно по-французски не говорил, но надеюсь, что быстро исправлю это недоразумение.

Пьер кивнул, как бы соглашаясь со мной, и сказал:

— Александр, я бы хотел после завтрака поговорить с тобой кое о чем. Надеюсь, ты будешь не против? — прежде чем я ответил, он добавил. — Если, конечно, ты чувствуешь себя нормально. Если нет, лучше отложить этот разговор.

Отвечая, я размышлял: слишком уж официально сейчас говорил Пьер. Похоже, разговор предстоит серьезный, интересно узнать, на какую тему.

— Нет, конечно, я не против. Чувствую себя хорошо, похоже, доктор погорячился и зря ограничил меня в активной жизни.

В ответ Пьер улыбнулся и сказал:

— У нас не принято оспаривать решения таких специалистов, как наш доктор, поэтому, если он сказал больше времени проводить в спокойствии и праздности, значит так тому и быть. Что ж, мы договорились, после завтрака встретимся в моем кабинете.

Он уже разворачивался, чтобы уйти, когда обратил внимание на мой вчерашний рисунок мотоцикла, который так и лежал поверх стопки бумаги на краю стола. Явно заинтересовавшись, он попросил разрешения посмотреть, а когда я кивнул, взял лист бумаги в руки. Довольно долго он молча разглядывал его, а потом спросил:

— Такие мотоциклы производят сейчас в Советском Союзе?

— Нет, это я немного помечтал, подумал, каким бы хотел видеть свой мотоцикл, и нарисовал.

— Красиво получилось, такое чувство, что держу в руках фото на настоящий и уже существующий. У тебя, Александр, талант, и его надо развивать — поучительным тоном произнес Пьер и ненадолго замолчал. — А можно я на время возьму твой рисунок себе? Обещаю, что верну его в целости и сохранности.

— Возьмите, и можете не возвращать, оставьте себе на память.

Пьер поблагодарил и, аккуратно держа этот лист бумаги, чуть отставив руку в сторону, покинул мою комнату, только сообщил напоследок, что завтрак будет уже через десять минут.

Во время завтрака я поймал себя на мысли, что начинаю привыкать и к изобилию на столе, и к всеобщему молчанию во время еды. Человек вообще быстро ко всему приспосабливается, а люди, подобные мне, так и вообще, можно сказать, мгновенно адаптируются к любому изменению обстановки. Пережитые в прошлом мире лихие девяностые наложили определенный отпечаток на мой характер и научили приспосабливаться к окружающей среде не хуже какого-нибудь хамелеона.

После завтрака, заинтригованный донельзя, я отправился в кабинет Пьера. Вернее, мы пошли туда вместе с ним.

Разговор хозяин кабинета начал, что называется, с места в карьер.

— Александр, понаблюдав за вами недолго, я пришел к выводу, что вы довольно разумный молодой человек.