– А у меня что, думаешь, лишние? – спросила кассирша.

– Ладно, у кого сколько денег, потом договоритесь, – властно прервала их Саня. – А сейчас выписывай билеты.

– А я вам не подчиняюсь по кассе! – запальчиво ответила Верка.

– В таком случае вам придется сдать кассу, – строго предупредила ее Саня.

– Ах вот как! Пожалуйста. – Верка бросила на стол перед Саней ключи от кассы и, вызывающе покачивая плечами, пошла из кабинета. На пороге она произнесла с улыбкой: – Еще посмотрим, как вы меня приглашать станете!

Саня опломбировала кассу, потом вызвала Настасью Павловну, они составили акт на вскрытие и проверили кассу вместе.

– Как же теперь быть, девонька? – спрашивала Настасья Павловна, озабоченно вздыхая. – Ведь конец месяца, отчеты составлять надо. Ты умеешь ли?

– Нет, тетя Настя, – ответила хмуро Саня, – но вызывать ее не стану.

– Да, конечно, это непорядок, – согласно кивала головой Настасья Павловна и, видя удрученность Сани, весело воскликнула: – Да что ты голову повесила! Справимся вдвоем-то как-нибудь. Приходилось нам и такими делами заниматься. Вспомним.

Почти неделю просидела Саня за отчетом вместе с Настасьей Павловной. И удивлялась множеству всяких отчетных форм: отчитываться надо и по багажу, и по грузам, и по билетам, а потом еще по воинским билетам отдельно; по местному сообщению отдельно, по прямому сообщению опять отдельно. А потом еще и по денежным запискам. И всего не перечислить. И вот когда множество ведомостей подошло к концу, от начальника движения дороги пришел приказ, в котором объявлялся кассирше выговор, а Сане – начет за незаконную выписку двух билетов.

– Ну вот и рассудили, – с горькой усмешкой сказала Настасья Павловна. – Кому пышки, а кому еловые шишки.

Это первое наказание не заставило Саню сетовать на людскую несправедливость. «Наплевать, что я уплатила три сотни, зато человека спасла», – твердила она про себя.

Но не остался незамеченным этот добрый шаг сослуживцами Сани, людьми, как думала она, равнодушными и эгоистичными.

Однажды за обедом, разливая по тарелкам пахучие, перетомленные, бордовые от красных помидоров щи, Настасья Павловна сказала Сане:

– Давеча ко мне заходил Кузьмич с Шилохвостом, по твоим делам.

– По каким это моим? – спросила, настораживаясь, Саня.

– Говорили, мол, одной начальнице отдуваться за Крахмалюков несправедливо. Надо три сотни уплатить всем поровну.

– Еще чего выдумали! – недовольно воскликнула Саня, наклоняясь к тарелке и чувствуя, как лицо ее заливается краской. – Заплатила, и все тут.

Немного спустя, оправившись от смущения, Саня вдруг рассмеялась.

– С чего это ты? – Настасья Павловна пристально посмотрела на нее.

– Представляю, с какой миной вносил бы свой пай Кузьмин!

– А что ж тут представлять? Внес бы, как все.

– Да ведь он за копейку готов удавиться. Знаете, он приходил ко мне жаловаться на Сергункова – тот не уплатил ему за десять стаканов смородины. – И Саня снова усмехнулась.

– Ничего тут нет смешного, – строго сказала Настасья Павловна. – Ведь Сергунков-то не просил у него смородины, а взял под видом купли, да еще деньги не уплатил. Обманул, выходит.

– А Кузьмич его не обманул с баней-то?

– Эй, милая, какой тут обман, когда все прахом шло. Кузьмину бы не досталась баня – все равно на дрова бы растаскали. Без хозяина и товар сирота.