Побежала к бассейну.

— Солдат! — кричала она. — Солдат!

Вот здесь, в углу, на дне бассейна спал, отдыхал усталый солдат.

Но, подбежав, она увидела, что бассейн полон воды, и ни души вокруг, не у кого спросить, где же он, солдат, может, видели солдата, только что ведь был здесь, спал на дне бассейна солдат, отдыхал в углу — где же он?

Она заглянула с одного, с другого края бассейна, обежала со всех четырех сторон, но никого не нашла, только мутные лужи по краям.

А на поверхности воды плавал солдатский вещмешок.

Зеленый пустой мешок.

И все.

И некого спросить, не было даже братьев-близнецов.

Она вернулась.

49.

Сидела в широком мягком кресле, опускаясь в него все глубже, глубже, прижимаясь к нему каждым суставом, каждой клеточкой, и оно обнимало, как добрый друг.

Раздался звонок.

Она не спешила открывать.

— Были… — тихо повторяла она.

Шмулик.

Давид.

Йона.

Солдат.

Были братья-близнецы. Они тут еще, рядом, где-то возле дома, достаточно выйти, и найдешь.

И она была с ними.

Разве нет?

И, того и гляди, еще родит.

Родит?

Родит? Таких же близнецов? Монголоидов этих?

— Нет… не надо, — взмолилась она. — Не хочу я…

Снова звонили в дверь, но она не вставала с кресла.

— Хорошо, — сказала она. — Пускай по-вашему. Не было. Никого не было. Хорошо… Но был ведь… сон… хороший… плохой… милый… страшный… светлый… как звезды… лазурный… как небо… желтый… как песок… Был… сон…

И она включила магнитофон.

Романтично, жалобно пела труба.

Черный негр с приплюснутыми губами вел мелодию.

Им придуманную, но свою, любимую.

Покойный черный король.

Надо было бы встать и танцевать, танцевать, ощущая босыми ногами холодные плитки пола и мягкую шерсть ковра, но она не могла подняться с глубокого мягкого кресла.

Она устала.

Hoso Koso.

Hoso… Koso…

Ho… so…

Звонил дверной звонок — не в такт мелодии негра.

Она так и не встала с кресла.

И трудно было понять — то ли уж не дышала больше, то ли просто спала, намучившись.

Наверно, спала.