Максим бежал-скользил между деревьями, направляясь к главному корпусу института. Его вело туда труднообъяснимое чутье — спроси его кто-нибудь в этот момент, почему он бежит именно туда, он не смог бы ответить. По стволам изредка щелкали пули, но Максим о них не думал — он бежал, потому что знал: ему непременно нужно быть в холле главного корпуса, и чем скорее, тем лучше. И когда он добежал и влетел в холл, то столкнулся там нос к носу с темнолицым коренастым офицером с пистолетом в руке.

Они узнали друг друга мгновенно. В следующую секунду господин бригадир с очень похвальной быстротой выстрелил, но время уже замедлилось. Пуля ушла в потолок, расколов плафон, осыпавшийся вниз стеклянным дождем, а пистолет господина бригадира волчком завертелся на полу, по замысловатой траектории направляясь в дальний угол холла.

— Массаракш, — хрипло каркнул Чачу. — Проклятый выродок… Жаль, что тогда мне не хватило патрона…

Он болезненно морщился, прижимая к груди правую руку, вывихнутую Маком, он был уже не опасен и даже, как показалось Маку, жалок; и ненависть Мака уходила водой в песок, и тут вдруг в левой руке господина бригадира появилась граната.

Но господин бригадир не успел отщелкнуть кольцо — Максим выстрелил раньше.

А потом все кончилось. В холле появились люди, они уносили раненых и собирали оружие, и убитых они уносили тоже, и своих, и чужих, а Максим словно бы отключился: он наблюдал за собой со стороны и недоумевал, почему это Мак Сим стоит столбом, когда все вокруг заняты делом.

Из оцепенения его вывел Странник. Он появился непонятно откуда — вынырнул как из-под земли — и довольно ощутимо ткнул Максима в бок.

— Психика у вас, молодой человек, конечно, здоровая, однако запас ее прочности не безграничен. Я приказываю вам отдохнуть — немедленно. Вас проводят.

С этим словами он качнул своим лысым черепом в сторону лестницы, ведущей на второй этаж; Максим машинально проследил направление его взгляда, и…

На лестничной площадке стояла Рада — тоненькая, легкая, в темном платье, — стояла, прижав к груди руки и упершись кулачками в подбородок. Она стояла и смотрела на Мака, и в серых глазах ее тонула в слезах робкая улыбка.

Максим покачнулся и пошел к ней. Мир свернулся в кокон, и в коконе этом не было больше ни крови на полу, ни копоти на потолке, ни пулевых выбоин на стенах, ни стонущих раненых, ни мертвых тел, ни оружия, еще вонявшего смертью. И не было ни столицы страны еще не добитых Неизвестных Отцов, ни даже полумертвой планеты Саракаш — была только Рада и ее серые глаза, смеющиеся и плачущие одновременно…

А в проломленных воротах Департамента специальных исследований, в сожженном бронированном транспортере, налетевшем на термическую мину-ловушку, догорал труп господина государственного прокурора, так и не узнавшего, чем же все-таки ушастый упырь Странник купил честного и прямодушного Мака Сима.

* * *

Рада лежала неподвижно. Лицо ее было восковым; она то едва слышно дышала, то затихала, и Максим холодел от мысли, что все, что ее больше нет. Какая гадость, говорил он себе, какая гадость. Бедняга Гай, солдат, тренированный крепкий парень, и тот очень тяжело переносил лучевое похмелье — Мак помнил, как это было, — а тут хрупкая девочка. Если она умрет, я никогда себе этого не прощу: если это цена свободы, я не готов платить такую цену.