Однако выполнить приказ командующего оказалось не так просто: у берега в районе города-порта сгрудились сотни белых субмарин, и они мешали друг другу… А излучатели тем временем уже вошли в пределы радиуса действия, и на флот обрушился сосредоточенный лучевой удар.

…Дикая боль вспорола мозг. Адмирал изогнулся, цепляясь на поручни мостика. Он видел сквозь пелену боли, как мягко оседают на палубный настил офицеры его штабы и как беспомощно разворачиваются «белые морские змеи», потерявшие управление. Чудовищным усилием воли Хоронити дотянулся до выносного пульта управления и, уже теряя сознание, нажал кнопку экстренного запуска двигателей…

Что было дальше, адмирал видел только на кинопленке — бесстрастная аппаратура автоматически зафиксировала агонию непобедимого флота айкров. Субмарины, не успевшие погрузиться и отойти на безопасное расстояние, сталкивались, с хрустом проламывая друг другу борта, тонули и раненными китами выбрасывались на берег. С берега их расстреливали беглым огнем танки, и субмарины взрывались, рассыпаясь фонтанами огня и раскаленных обломков. Большая часть армады вторжения, начавшая отход заранее, вышла из лучевого конуса, однако морскому могуществу Островной Империи был нанесен тяжелейший удар.

…Адмирал неспешно встал с ковра, оделся, стряхнул с мундира несуществующую пушинку и прицепил кортик. Посмотрел на себя в металлическое зеркало, потом, подойдя к ложу, снял с переборки портрет госпожи Ики. Несколько секунд командующий вглядывался в лицо жены, затем положил фото на стол и вышел из каюты. Стражей у ее дверей больше не было: все десантники флагмана ушли на берег, и никто из них не вернулся. Командующий имел право задержать десантную партию на борту субмарины, но он не мог запретить своим воинам исполнить долг мести.

Быстро темнело. Над взлохмаченной волнами поверхностью океана протяжно пел ветер. На верхнем мостике собрались офицеры флагманской субмарины, и все они смотрели на своего адмирала. Никто из них ни в чем не обвинял командующего, он это чувствовал. Да и в чем его можно обвинить? Адмирал Хоронити сражался мужественно, но бывает и так, что самый отважный воин может потерпеть поражение, если враг окажется слишком силен. Белый Город не будет обвинять свою карающую длань — командующий флотом вторжения сделал все, что мог. И только один человек мог обвинить адмирала он сам.

Согласно расчетам Генерального штаба Островной Империи, для гарантированного разрушения столицы противника (с учетом рассеивания ракет, выпущенных с предельной дистанции, а также того, что часть баллистических снарядов может быть сбита) требовалось шестнадцать ракет. Это число было увеличено до двадцати: предполагалось, что несколько установок могут быть уничтожены еще на марше или во время развертывания. Островная Империя смогла дать своему флоту только двадцать атомных зарядов, и все они нужны были для нанесения удара по вражеской столице. Столица непременно должна была быть разрушена: в этом случае, как полагали стратеги Белого Города, в бывшей Стране Отцов воцарится хаос и вся она ляжет под ноги победителей-айкров. И поэтому никакое разделение ударных ядерных сил даже не обсуждалось.

Однако в ходе операции, когда выяснилось, что все установки могут без потерь быть переброшены в стартовый район, появилось у старого воина желание придержать часть ракет в резерве — так, на всякий случай (чувствовал он, что противник готовит какой-то сюрприз). Но адмирал Сугга Хоронити отогнал эту мысль — он должен разрушить вражескую столицу, а все остальное уже неважно — и теперь обвинял себя в том, что не внял предостережению интуиции.

Об этих мыслях адмирала не знал никто, и никто не смог бы поставить ему в вину то, что он не нарушил принятый план и не сократил количество ракет, предназначенных для нанесения решающего удара, однако сам адмирал знал: да, он допустил ошибку и должен за нее ответить. Каста воинов Благословенных Островов с самого раннего детства воспитывала своих сыновей в древних традициях — ей не нужны были никакие башни-излучатели, чтобы вырастить из них беспощадных бойцов, безоговорочно следовавших принципам чести, при утрате которой сама жизнь уже не имеет смысла.