10

В лунном свете тускло поблескивал лед на замерзшем канале. Сани ротмистра Сагана остановились у здания Департамента полиции на Фонтанке, 16. Саган лифтом поднялся наверх, миновал два контрольных пункта и вошел в святая святых — Охранное отделение. Даже глубокой ночью «сливки» охранки работали не покладая рук — молодые чиновники в пенсне и синей форме разбирали картотеку (голубые карточки для большевиков, красные — для эсеров) и вносили новые имена в гигантскую таблицу революционных групп.

Саган был одной из восходящих звезд охранки. Он мог без труда, даже во сне нарисовать всю структуру большевистской партии во главе с Лениным и назвать поименно всех ее руководителей, даже недавно вошедших в состав центра. Мгновение он помедлил, чтобы насладиться успехом, — вот, извольте: за исключением Ленина и Зиновьева, весь Центральный комитет, избранный в Праге в 1912 году, плюс шестеро большевиков-депутатов Государственной Думы, — все пребывают в ссылке. Большевики слишком слабы, чтобы даже думать о революции. То же с меньшевиками — как организованная группа они подавлены. Эсеры — разбиты.

Осталось раздавить еще несколько большевистских ячеек.

Дальше по коридору, в кабинетах, над колонками тайных знаков склонились немытые головы шифровальщиков; старомодные, украшенные бакенбардами офицеры, переведенные из провинции, изучали план Выборгской стороны — готовили облавы.

«В тайной полиции всякому дело сыщется», — подумалось Сагану, когда он увидел коллегу, исповедовавшего ранее революционные взгляды, но недавно переметнувшегося на сторону правительства.

В блокноте Сагана имелись подробные сведения о бывшем «медвежатнике», который стал специалистом охранки по взлому дверей в квартиры, и об итальянском аристократе-гомосексуалисте (а на самом деле сыне еврея-молочника из Мариуполя), который оказался незаменим при допросах, требующих особой деликатности… «А я, — подумал Саган, — тоже дока в своем деле — вербовке агентов среди революционеров. Я хоть Папу Римского могу завербовать, чтоб шпионил за Господом Богом». Он велел принести отчеты о проведенных нынешней ночью облавах и отчеты филеров о слежке за евреем Менделем Бармакидом и его племянницей, девицей Цейтлиной.

11

Аромат розовой воды и благовоний в салоне князя Андроникова так ударил в нос Цейтлину, что у того закружилась голова и стало ломить в груди. Он взял бокал шампанского и залпом выпил: необходимо было набраться смелости. Он стал вглядываться в лица присутствующих, приказав себе сохранять подобающую мину.

«Неужели всем известно, зачем я здесь? Неужели новости о Сашеньке достигли салона? — задавался он вопросами. — Надеюсь, что нет». В комнате было не продохнуть: дельцы в рубашках с отложными воротничками, в сюртуках, увешанных медалями, курили сигары, но даже они терялись меж голых женских плеч и румяных девушек с яркими щечками и розовыми губками, в бархатных платьях, украшенных гвоздиками.

Женщины курили сигареты с золотыми мундштуками.

Барона отпихнул в сторону тучный господин, бывший министр Хвостов.

— Это лишь вопрос времени, пока государь не назначит действительно представительное министерство, — так не может продолжаться вечно, верно, Самуил?

— Почему не может? Так продолжается уже больше трехсот лет. Может, система и не идеальна, но она прочнее, чем кажется. — В жизни Цейтлина, как бы ни ложилась карта, он неизменно оставался в выигрыше. Так будет всегда, так предначертано в Книге Жизни. Он уверял себя, что все будет хорошо — у него и у Сашеньки.

— Может быть, ты что-нибудь слышал? — не отставал Хвостов, хватая Цейтлина за руку.