— Жизнь мы им оставим. Пусть мой брат возьмет на себя одного, а я — другого.

Когда он хотел ускользнуть, я удержал его и спросил:

— Может быть, Виннету заметил, что на этом посту время от времени меняются сторожа?

— Да, это я сразу заметил.

— Тогда нас слишком рано раскроют. Мы должны подождать.

— Олд Шеттерхэнд прав. Пусть сначала замкнется кольцо вокруг лагеря, тогда нам нечего бояться разоблачения. Мой белый брат может вернуться и сказать Сильному Бизону, что теперь он должен выдвинуться со своими воинами.

— Хорошо! Я пойду вместе с ним. Так как я знаю, где оканчивается твоя линия, то смогу сказать ему, где он должен расположить своих людей.

— А потом ты вернешься ко мне?

— Конечно. И где я тебя найду?

— Я буду ждать тебя на этом же месте.

На обратном пути я прошел мимо всех наших постовых и убедился, что все они на своих местах. Здесь юма было невозможно пройти.

Когда я прибыл к Сильному Бизону, тот отдал приказ выступать. Каждый из индейцев взял за повод свою лошадь; образовалась длинная шеренга, во главе которой находились мы с вождем. Вначале мы шли возле леса; потом мы описали широкий полукруг вокруг лагеря юма. Время от времени мы оставляли на посту одного из воинов, естественно, вместе с лошадью, пока последний из мимбренхо не занял своего места.

Наши посты были настолько далеки от лагеря, что оттуда нас нельзя было достать пулей. Каждый индеец сначала привязал свою лошадь к колышку, а потом пробирался на двести шагов вперед, чтобы там залечь и ожидать наступления дня. Лошади были взяты для того, чтобы моментально догнать врага, если ему в каком-то месте удастся прорыв. Ну, а лошади тех шестидесяти человек, что стояли в лесу, сторожила та пятерка, которая наблюдала за пленными. Они должны были присматривать и за лошадьми, что было нетрудно, потому что верховые животные были стреножены.

Выдвижение на двести шагов замкнуло цепь. Оба звена внешнего полукруга сомкнулись с постами скрывшихся в лесу людей. Когда наш маневр закончился, лошади юма все еще оставались внутри круга, и надо было вывести их оттуда в надежное укрытие.

Я упал на землю и осторожно пополз к тому месту, где мы договорились о встрече с Виннету. Он увидел меня и, не дожидаясь моего приближения, пополз мне навстречу.

— Часовые сменились всего несколько минут назад, — сообщил он мне. — Они сразу же улеглись и быстро заснули.

— Тогда мы можем приступать к захвату сторожей. Куда нам отнести этих двоих?

— В лес, к нашим людям, которые за ними присмотрят.

— Этого я бы не хотел делать. Все свое внимание воины должны уделять лагерю. Если же они станут отвлекаться еще и на пленников, то легко может произойти нечто непредвиденное. Отдай этих людей мне! Я отведу их к вождю, там они не смогут нам помешать, тогда как здесь, если мы передадим их своим людям, может случиться, что они позовут на помощь и выдадут нас.

— Мой белый брат прав. Он может взять вон того, который пошел с белой лошадью.

Один из часовых отправился было за сивой лошадкой, отошедшей слишком далеко в сторону; теперь он медленно возвращался. Я прикинул, где он скоро окажется, и пополз, прижимаясь к самой земле, к угаданному мною месту, а добравшись туда, замер между двумя лошадьми. Часовой подошел, постоял, потом, повернувшись спиной ко мне, стал смотреть в небо. Не знаю, о Чем он размышлял, может быть даже, об астрономии, одно мне ведомо: это созерцание не пошло ему на пользу.

Я прополз под лошадью к стоящему человеку, неслышно поднялся, схватил его левой рукой за горло, а сжатой в кулак правой ударил его в висок; он рухнул на землю, и я потащил его прочь.

При этом я оглянулся на другого часового; его тоже не было видно — значит, Виннету уже справился с ним.