— Если укрытие хорошее, то и весь план неплох. Где оно находится?

— Сразу за нами.

Мы стояли, как я уже сказал, за скалой, прикрывавшей выход из ущелья. В нескольких шагах позади находился уступ шириной локтя в два и чуть повыше человеческого роста. Если забраться на уступ и распластаться на нем, то проходящий мимо скалы юма не сможет заметить лежащего наверху человека. Поэтому я спросил:

— А ты сможешь забраться? Камень же совершенно отвесный и гладкий.

— Пустяки! — бросил он презрительно. — Я мог бы забраться и повыше.

— Но когда ты спрыгнешь вниз, он может услышать!

— Я не буду прыгать, а тихо соскользну вниз.

— Тогда быстрее вверх! Еще есть время.

— А куда спрячется Олд Шеттерхэнд?

— Это — мое дело. Не рассчитывай на меня: я не смогу помочь тебе. Если ты не будешь действовать умно, быстро и решительно, он тебя убьет.

На это мальчишка гордо ответил:

— Юма еще никогда не убивали ни одного мимбренхо, так будет и в дальнейшем. Я возьму его в плен и поставлю к столбу пыток.

Он хорошо лазил и быстро, как белка, забрался на упомянутый уступ, прижавшись к скале так, что его нельзя было увидеть снизу.

Теперь самое время было и мне подумать о том, куда бы спрятаться, потому что юма до нас не дошел самое большее трехсот шагов. Я немного отступил назад, за выступ той же скалы, возле которой мы стояли. Несмотря на мое присутствие, маленький герой рисковал жизнью. Если юма заметил его и готов к схватке, то я не смог бы достаточно быстро оказать помощь, а стрелять мне было нельзя, ибо этот выстрел был бы услышан оставшимися снаружи пастухами. Поэтому я ожидал наступления событий в большом напряжении, поскольку я подвиг мальчика на опасное дело и чувствовал себя ответственным за его жизнь. Конечно, я от всего сердца желал маленькому мимбренхо удачи. Он отвез мое послание своему отцу и своевременно привел помощь. За одно это я охотно отблагодарил бы его, как и брата, достойным боевым именем.

Действия мимбренхо облегчались тем, что стало еще темнее, особенно здесь, в ущелье. Появилось еще одно обстоятельство, которое до того мы, как чисто случайное, не приняли во внимание. Юма, подойдя к выходу из ущелья, остановился на том же углу, где незадолго до этого мы устроили свой наблюдательный пункт, и совсем не собирался заходить в теснину. Он занял свой пост, начав медленно прохаживаться то в одну, то в другую сторону. При этом он не раз подходил к скале, на которой лежал мимбренхо, но не настолько близко, чтобы тот мог дотянуться прикладом до головы часового.

Я успокоил себя, что маленький мимбренхо подождет, пока юма подойдет к нему достаточно близко, и вооружился терпением. Время текло очень медленно. Стало так темно, что я не видел дальше, чем на двадцать шагов. Напрягая слух, я улавливал каждый звук и уже собирался поближе подкрасться к скале, чтобы в случае чего оказаться поближе к месту схватки, когда до меня донесся шум, напоминавший удар палкой по тыкве. Видимо, юма неосторожно приблизился к скале, где лежал мальчик. Я застыл на месте и слушал дальше. Донесся хриплый стон, потом снова повторился уже слышанный мною звук. Юма, должно быть, получил второй удар прикладом. Теперь я больше не заботился о мальчике и только ждал, что он предпримет. Очень скоро я услышал шаги, а потом мимбренхо вполголоса произнес мое имя. Когда он подошел ко мне совсем близко, я вышел к нему и спросил:

— Ну, как мой юный брат выполнил свою задачу? Удачно?

— Да. Юма ходил под моей скалой туда-сюда; а когда он подошел, я нанес удар, и он упал. Часовой застонал и захотел подняться, но я спрыгнул сверху и нанес ему второй удар, после чего он затих и остался лежать неподвижно. Тогда я связал его своим лассо.