— Очень вас прошу рассказать мне об этом!

— И не подумаю! Только хочу предупредить: ваша жизнь зависит от того, как вы будете со мной обходиться. Вас заставят отпустить меня на свободу, а тогда уж я буду решать, как с вами поступить.

— Ах, так вы считаете, что я стану вашим пленником?

— Да, если только раньше вас не застрелят.

— Ну, а если вы ошибаетесь и я предложу другой сценарий? С тремя сотнями юма, которые собрались к Альмадену, мы охотно встретимся.

— Три… сотни..? Как, вы знаете..?

— Да, мы очень точно знаем, что ожидает нас в Альмадене и что вы так мудро хотели от нас утаить. Скажу вам, что не моя жизнь подвергается опасности, а ваша висит на волоске. Вы оказываетесь в заблуждении, когда…

Я прервал свою речь, потому что в этот самый момент из фургона, в котором находился Геркулес, раздался очень громкий, я бы сказал, дикий крик. Я поспешил туда. Раненый сидел, выпрямившись под натянутым тентом, выпучив налитые кровью глаза, и кричал:

— Отдайте ее, отдайте! Юдит, Юдит, пошли со мной — он же тебя обманывает!

Он сжал кулаки и так сильно заскрежетал зубами, что звук этот был слышен в пятнадцати шагах. Он, правда, очнулся, но еще не совсем и грезил о своей возлюбленной.

Я поймал его кулаки, осторожно, но крепко сжал их своими руками и очень добродушно заговорил с ним. Он прислушался. Глаза его постепенно принимали осмысленное выражение, а потом он жалобно сказал:

— Он ее обманывает, обманывает! Она не замечает его подлость, она зарится на его деньги.

Продолжая с ним говорить все в том же добром тоне, я заметил, что он успокаивается, но ожидаемого действия мои слова не оказали.

— Кто это говорит? — разгневанно произнес он. — Я вас узнал. Вы хотите напомнить мне, что меня предупреждали, а я не обратил на это внимания. Вот я и получил по заслугам. Мелтон отнял у меня Юдит, а Уэллер…

Он запнулся. Только что произнесенная фамилия пробудила в нем новые ассоциации.

— Уэллер! — закричал он. — Где они? Где оба Уэллера? Старший крепко держал меня, а молодой ударил. Где же, где они? Я хочу задушить их своими руками!

Сознание разом вернулось к нему. Он посмотрел на меня, а затем взглянул на фургоны. И вот его взгляд устремился в том направлении, где лежал молодой Уэллер. Раненый узнал своего врага и с быстротой разъяренного человека выскочил из фургона. Я хотел его удержать, но моих сил не хватило. Виннету, помогая мне, тоже ухватился за Геркулеса, но наша попытка остановить его оказалась тщетной: за какое-то мгновение его сила многократно возросла, и атлет с легкостью отшвырнул нас. При этом он взревел:

— Вон, вон он лежит, убийца, сначала разбудивший, а потом ударивший меня. Я убью его!

Он прыгнул на Уэллера, громко закричавшего от ужаса, упал на него и вцепился в горло своего врага. Мы попытались оторвать Геркулеса, но наши усилия закончились ничем! В своем теперешнем возбуждении он, как говорится, и с десятком лошадей бы управился. Он держал горло Уэллера как в железных тисках, издавая при этом звуки, которые нельзя было сравнить даже со звериным рыком, не то что с человеческим голосом. Мы дергали его и тащили, но он даже этого не замечал. Лицо Уэллера все больше краснело — он задыхался. Тогда мы собрали все свои силы и приподняли Геркулеса, но при этом также и Уэллера, шею которого атлет сжимал все сильнее. Мы попытались разжать его пальцы, но напрасно.

Наконец мне пришло в голову, что оторвать Геркулеса от Уэллера поможет боль. И вот я нанес легкий удар атлету по голове, и сейчас же он выпустил противника и обеими руками схватился за ту часть черепа, которой я коснулся. Он стоял и кричал от боли, потом крик перешел в стон, затем он медленно опустился на колени, потом растянулся на земле, закрыл глаза и затих.