Теперь мы сидим с раннего утра до позднего вечера и с помощью двух учителей штудируем турецкую и арабскую грамматику, читаем гаремные истории и рисуем на стенах белых одалисок и темнокожих рабынь. Так как Малыш очень способный к языкам, то он весьма преуспевает в их изучении, и я волей-неволей вынужден за ним тянуться. Еще несколько месяцев, и мы, заполучив у старика изрядную сумму, отправимся через Атлантику.

Пишу тебе это с такой подробностью, потому что знаю твою сообразительность и жду от тебя совета, каким образом мне лучше использовать сложившиеся обстоятельства, в особенности воистину наше поразительное сходство. Твое возможное содействие будет мне, конечно, желанным. Ответь мне как можно быстрее, что ты об этом думаешь, но не сюда, а по моему последнему адресу, так как в этом случае я буду уверен, что письмо не попадет в чужие руки.

Письмо представляло для меня интерес в очень многих отношениях, прежде всего потому, что в нем было упомянуто мое имя. Отец пишущего был вынужден из-за меня покинуть свою родину, а это мог быть только брат Мелтона, по следам которого я мчался от Форт-Юинты до Форт-Эдуарда. Там ему удалось улизнуть, и полиция не сумела его разыскать. Теперь я узнал, что он скрывается «на берегу Средиземного моря». Но где? С полным основанием я предположил, что он не знает ни турецкого, ни арабского языка, но в Александрии, Каире, Тунисе, Алжире жило много англичан и американцев, которые там в первое время вполне обходились английским языком. Где конкретно он находился, мне было все равно — это меня не касалось, но мне, как уже сказано, было очень интересно снова услышать о беглеце или, скорее, прочитать.

Иное дело было с Малышом Хантером, который оказался в большой опасности, поскольку его готовился обмануть мнимый друг. Он был сыном немца, и я охотно бы его предупредил. Но сделать это было невозможно, потому что я сейчас находился в глубине Северной Мексики, он же жил в Соединенных Штатах, а я не знал даже места, где он пока остановился. Столь же мало знал я и о местопребывании его отца. Тем не менее я засунул письмо в карман, чтобы сохранить его для себя, в то время как прочие бумаги намеревался передать «ученому законнику» для соответствующего использования при предъявлении разного рода исков к Мелтону.

Я только что закрыл бумажник и отправил его в карман, когда Мелтон, у которою я уже давно вынул кляп, громко позвал меня. Я подошел к нему справиться, чего он от меня хочет. Выглядел он отвратительно: его побитое и расцарапанное лицо распухало.

— Сэр, куда это вы послали мальчишку-индейца? — спросил он. — Я должен это знать! Кроме того, не расскажете ли, о чем это вы тайно переговаривались с индейским вождем!

— Вы ведете себя так, как будто можете что-то требовать от меня! Однако почему я должен скрывать от вас мои переговоры? Вы бы и так скоро узнали о том, что просчитались, полагаясь на поддержку юма. Я заключаю с ними мир.

— Они воздержатся от этого!

— Ни в коем случае, потому что Хитрый Змей предложил мне заключить с ним добровольно договор о мире.

— Добровольно? Парень, видно, хотел оказаться на свободе. И вы намерены принять его предложение?

— Я намерен быть настолько умным, что собираюсь принять не только это предложение, но и сделать кое-что еще.