— Ваша уступчивость и деликатность меня радует, сеньор, потому что, раз уж вы заговорили об умственной лени, я признаюсь, что мы, возможно, не ужились бы друг с другом. Когда вы намерены уехать?

— Завтра утром, с вашего разрешения.

— Даю вам это разрешение уже сегодня, даже в этот самый момент.

— Это означает, что вы выставляете меня за ворота?

— Не только за ворота, но и за пределы моей асиенды.

— Дон Тимотео, это — жестокость, противоречащая всем местным обычаям!

— Мне очень жаль! Но в этом вы сами виноваты! Эта видимая жестокость на самом деле является только лишь необходимой мерой предосторожности, которая, может быть, покажет вам, что я все же не такой уж отсталый человек, за какого вы меня приняли. Вы предупредили меня о нападении индейцев, возникшем только в вашем воображении; оно бы произошло, и пожалуй, немедленно, если бы я оставил у себя вас и ваших спутников. Вы убили сына вождя индейцев-юма, и вождь, безусловно, преследует вас. Оставь я вас у себя, на мою голову свалилось бы все племя. Пожалуй, вы согласитесь с тем, что я должен от вас избавиться!

— Если вы полагаете, что действуете в соответствии со своими принципами, то я не стану возражать и вынужден буду удалиться.

— Кому принадлежит лошадь, на которой вы приехали?

— Мне ее дал в Лобосе Мелтон.

— Значит, она принадлежит мне, и вы должны будете оставить ее здесь. Раньше вы говорили, что ваши спутники только для того сюда приехали, чтобы купить при случае лошадей; я вынужден сказать им, что не смогу продать ни одной лошади. Я мог дать им лошадей и без денег, которых у индейцев скорее всего нет, потому что мимбренхо известны как честные люди и вернули бы мне этих животных или же переслали бы плату за них; но я не могу оказывать им помощь, потому что в этом случае юма станут моими врагами.

— Ваша предусмотрительность заслуживает только похвалы, дон Тимотео. Я хочу только еще спросить, как мне идти, чтобы побыстрее покинуть границы вашего владения?

— Что касается этого, я дам вам проводника, а то вы, вследствие своих буйных фантазий, легко можете сбиться с пути. Вы увидите, как я о вас позабочусь!

— Возможно, и мне придется когда-нибудь о вас позаботиться. Не могу быть ни перед кем в долгу.

— В данном случае — ничего не надо. Я отказываюсь от вашей благодарности, потому что на самом деле не знаю, чем бедняк, не владеющий даже лошадью, может помочь мне, богатому асьендеро.

Он хлопнул в ладоши, после чего быстро возник мажордом, который вынужден был дожидаться за дверью, подслушивая нашу беседу. Когда одутловатый «сеньор Адольфо» получил задание выставить нас за пределы имения и присмотреть при этом за тем, чтобы я оставил свою лошадь, мне делать в комнате стало нечего, а он поспешил за мной. Когда мы вышли из дома, он прямо перед дверью, оскалив зубы в улыбке, сказал мне хамским тоном:

— Стало быть, с tenedor de libros ничего не вышло! Значит, ты и есть тот, за кого я тебя принял — бро…

— А ты величайший болван, который мне когда-либо встречался, — прервал я его, — а для дружеского hablar de tu ты еще должен получить разрешение. Вот оно!

И я влепил ему пощечину по левой щеке, так что он качнулся вправо, а потом по правой щеке, еще более мощную, так что он прямо-таки рухнул налево. Возможно, я не сделал бы этого, но я заметил, что асьендеро открыл окно, чтобы полюбоваться моим уходом. Во всяком случае, он слышал слова своего мажордома и должен был не только услышать, но и увидеть мой ответ. «Сеньор Адольфо» быстро вскочил на ноги, выхватил нож, который в этих краях каждый носит за поясом, и с ревом бросился на меня:

— Босяк, на что ты решился! Ты за это поплатишься!

Его выпад я легко парировал, выбив у него из руки нож, схватил его обеими руками за пояс, приподнял и швырнул в ручей поблизости от моста.