Это уже не просто сатирические обозначения провинциального города и его обывателей. Глупов отождествляется в «Клевете» со всеми враждебными и отрицателышми сторонами провинциального русского общества периода «ошпаривания» и «возрождения», то есть периода отмены крепостного права и других реформ.
«Социология» Глупова захватывает здесь преимущественно губернскую дворянско-помещичью и чиновничью среду. Этой «страшной среде», этому «болоту» злостной сплетни и клеветы противопоставлен Шалимов — персонификация враждебных «глуповскому мировоззрению» общественных и нравственных принципов «города Умнова», то есть исторически прогрессивного развития страны. Как указано уже в комментарии к очерку «Наш дружеский хлам» (из сборника «Невинные рассказы»), в образе Шалимова отразились впечатления Салтыкова от личности и общественной судьбы его друга А. М. Унковского, либерального предводителя дворянства Тверской губернии, которого Ленин упомянул, вслед за Герценом и Чернышевским, в ряду тех передовых людей, которые «требовали несравненно большего, чем то, что осуществили «реформы»». Центральный эпизод очерка, давший ему название, — клеветническое обвинение Шалимова во взяточничестве, — восходит к тверским событиям, связанным с именем и деятельностью Унковского. Именно такое обвинение было предъявлено ему ненавидящими его крепостниками-помещиками на заседании Тверского дворянского собрания 8 декабря 1859 года. Данное обстоятельство, как и целый ряд других намеков, связанных с борьбой А. М. Унковского и самого Салтыкова с реакционной частью тверского дворянства — местными «Терентьичами», «Трифонычами» и «Сидорычами», — объясняет то отношение, которое встретила «Клевета» в Твери. «Моя «Клевета», — писал Салтыков П. В. Анненкову 3 декабря 1861 года, — взбудоражила все тверское общество и возбудила беспримерную в летописях Глупова ненависть против меня. Заметьте, что я не имел в виду Твери, но Глупов все-таки успел поднюхать себя в статье. Рылокошения и спиноотворачивания во всем ходу. То есть не то чтобы настоящие спиноотвора-чивания, а те, которые искони господствовали в лакейских».
Подтверждением слов Салтыкова об отношении реакционной части тверского общества к его очерку служит донесение жандарма Симановского от 17 декабря 1861 года: «Заслуживает внимания неприятное и не в пользу вице-губернатора Салтыкова впечатление, произведенное на общество статьею его «Клевета», напечатанною в № 10 «Современника».
Подтверждение же заявления Салтыкова о типичности его «Клеветы», о том, что он «не имел в виду Твери» (то есть «только Твери»), находим в письме участника революционного движения Л. Рогозина к Н. Г. Чернышевскому из Нижнего Новгорода от 25 декабря 1861 года: «Я позволяю себе… сообщить Вам, — читаем в перлюстрационной копии письма, сохранившейся в архиве III Отделения, — очень интересное и многознаменательное событие. Существует мнение, что «Клевета» Щедрина написана на рязанское (другие говорят — на тверское) общество, и тем самым ограничивают значение «Глупова» отдельною местностию, одним губернским городом, придавая статье этой характер исключительный, случайный. В опровержение такого ложного мнения позволяю себе привести следующее интересное и само по себе событие:…по получении октябрьской книжки «Современника» в Нижнем нижегородские дворяне, собравшись, по обыкновению, в клубе, толковали много о статье Щедрина и пришли к тому результату, что «Клевета» написана на них (на воре шапка горит). Этот вывод был для них до такой степени несомнителен, что они стали искать, кто бы это мог передать их тайны Салтыкову, кто знаком с ним и т. |