Тело ее не было отмечено следами деторождения, поэтому она предпочитала почти прозрачные косские платья. Легкую ткань для них ткали на острове Кос, и цензоры все время пытались запретить ее в Городе, или, по крайней мере, не позволить носить ее респектабельным женщинам. Но уважение Клодии к общественной морали было минимальным. Ее молодое лицо портил только намек на суровость вокруг рта и глаз. В отличие от многих других женщин, она умеренно пользовалась косметикой.
– Как я рада тебя видеть! – вскричала Клодия, беря мои руки в свои. – Я слишком долго с тобой не встречалась! Фауста рассказала мне всё о тех захватывающих делах в Александрии. Похоже, там замечательный суд.
Фауста была лучшей подругой Клодии, хотя ей вскоре предстояло выйти замуж за Милона, смертельного врага Публия Клодия. Такова политика.
– Я уверен, что принцесса Береника примет тебя, как королеву, если ты решишь нанести ей визит, – заверил я.
Береника была даже более чокнутой, чем большинство членов египетской царской семьи.
– Пойдем, познакомься с другими моими гостями, – поманила меня за собой хозяйка. – Некоторых из них ты знаешь.
– Веди, – сказал я. – Но нынче вечером я должен улучить время, чтобы поговорить с тобой наедине.
– Знаю, – с таинственным видом прошептала Клодия. Она наслаждалась заговорами. – Но ты не должен упоминать об этом за ужином. О, Деций, я так рада, что вы с моим братом покончили со своими глупыми ссорами!
Тут она слегка хватила через край – это было слишком даже для Клодии. Но, с другой стороны, эта женщина ни в чем не знала умеренности, даже в неискренности.
– А теперь пойдем со мной. – Она взяла меня под руку, и мы вошли в триклиний, который открывался в крытую часть перистиля.
Здесь произошли кое-какие изменения. Клодия не любила уютной интимности обычных обеденных залов, поэтому убрала пару внутренних стен и объединила три комнаты в одну. Насколько я помнил план дома, она пожертвовала спальней Целера и кабинетом, чтобы расширить свой триклиний. Кушеток и подушек было столько, сколько я никогда не видел в Риме даже в доме Лукулла.
– Что ж, Клодия, – сказал я, – зала не такая величественная, как во дворце Птолемея, но почти такая же.
Хозяйка дома улыбнулась, принимая это как истинный комплимент.
– Разве не великолепно? В комнате почти нет мебели, которую цензоры не запрещали бы то в одно, то в другое время.
– Законы против роскоши никогда не срабатывают, – сказал я. – Люди, которые принимают такие законы, – единственные, кто могут позволить себе их нарушить.
Это не совсем соответствовало истине, потому что богатые вольноотпущенники, которым был закрыт путь к высоким должностям, все больше становились неотъемлемой частью Города.
Некоторые из гостей восхищались настенной живописью. Она, по крайней мере, не являлась запрещенной роскошью и была призвана сгладить эффект объединения трех комнат в одну. Такой стиль живописи только-только начал входить в моду: черный фон с декоративными колоннами, нарисованными через равные промежутки. Колонны выглядели странно тонкими и длинными, как будто их вытянули. Здесь и там вдоль колонн красовались маленькие помосты с растениями в горшках и чашами с фруктами, такими же вытянутыми. Колонны увенчивались странными украшениями – грудами шаров или висящими шишками. Наверное, рисунки задумывались причудливыми, но меня такой стиль слегка дезориентировал: я как будто видел то, что смутно мелькало у меня в памяти и никак не вспоминалось до конца.
– Деций, ты встречался с трибуном Публием Ватинием? – Клодия подвела меня к высокому, с военной выправкой человеку – похоже, из тех, что любят выполнять самые чудовищные приказы своего начальства. |