Митта: А на самом деле? Ты кто по фамилии?

Савелий: Ну… Пименов.

Митта: Зачем же ты безропотно отзываешься на кличку?

Савелий: По сценарию. Как там положено.

Митта: Хорошо. Но при этом должен помнить, что ты Пименов. Должен обижаться на кличку, а не радоваться ей. Ведь, в общем-то, несмотря на леность и распущенность, ты честный и добрый парень. Или я ошибаюсь?

Савелий (нехотя): Честный. Когда я играю в расшибалку с Исаевым и тот бьет по монете ребром, то я делаю ему замечание. Согласно сценарию.

Митта: Исаев тебя толкает, и ты попадаешь на тачку.

Савелий: Точно. Падаю.

Митта: Но как-то обреченно, даже не пытаясь оказать сопротивление. Пусть ремарок об этом нет в сценарии. Но у тебя есть характер, есть свои принципы.

Савелий: Конечно. Я девчонок не бью.

Митта: Это ты опять говоришь по сценарию, но вяло.

Савелий: Но ребята смеются, говорят, что бить девчонок мне мешает воспитание.

Митта: А ты гордо вскинь голову, покажи, что да, мешает воспитание, не бойся, а гордись этим. И увереннее говори, что тебя зовут Вова, а когда напяливают кепку на глаза, то поправляй ее быстрее и увереннее. Выражай не только обиду, покажи, что у тебя есть чувство достоинства.

Савелий: А чего он, большой, что ли? Значит, ему все позволено… Издеваться… По сценарию выходит, что так.

Митта: Тебя проверяют Колька и его друзья, думают, что ты их не поддержишь, что ты отпетый лентяй.

Савелий: Лентяй всегда вызывает смех. Я это проверил. Даже кинооператор смеялся, когда я говорил: «Ха-ха-ха… Работа… она… дураков любит… Ха-ха-ха…»

Митта: У каждого человека бывают недостатки, но, в конце концов, он выбирает для себя путь в жизни. И пусть ты с виду ленивый, нелепый парень, но внутри добрый, девчонок не бьешь?

Савелий: Ни в коем случае.

Митта: Говори об этом смелее. Ты точно вошел в образ. У меня такое впечатление, что ты играешь самого себя.

Савелий: Нет. У меня в жизни забот выше крыши.

Митта: Значит, ты можешь перевоплощаться, и весьма умело. Ты — артист. Я тебя поругивал, а теперь и похвалю — ты очень органично встаешь на сторону Кольки и его друзей.

Савелий (улыбаясь): Иначе не могу. Воспитание не позволяет поступить иначе. И громче всех пою песню: «Когда машина мчится по лесной дороге и уводит в путь далекий от школьного крыльца, и нет конца дороге, и песне нет конца».

Митта: А кто автор музыки, знаешь?

Савелий: Композитор Леонид Шварц. Из Ленинграда.

Митта: Значит, действительно заразился кино!

Савелий: Очень. Победил туберкулез. Занудная болезнь, и лекарства противные. Но лечился изо всех сил. Ведь артист кино должен быть здоровым и сильным.

Митта: Сильным и мужественным. Желаю тебе успехов, Савелий Крамаров!

Савелий в своей длительной кинокарьере больше не снимался у Митты и Салтыкова — режиссеров фильма «Друг мой, Колька!», но советы их запомнил на всю жизнь, и фильм, добрый и гуманный, и свою роль в нем, играя которую он рос как артист и как человек.

А от туберкулеза вылечился перед самыми съемками. Буквально за месяц до их начала его сняли с учета в тубдиспансере. Там лечила его доктор Горячко. И районный врач ему помогала. Добрейшая женщина. У нее был сын Додик, страдающий тяжелой, неизлечимой болезнью. Молодой парень, небольшого роста, с пышной шевелюрой, в дни, когда утихала болезнь, выглядел нормальным и умным юношей. Савелий жалел его и привязался к этому парню, душевно и искренне. И в благодарность за заботу его матери о нем, и просто по-человечески. Кино стало единственным увлечением Додика, светом в искаженном и затуманенном болезнью окошке. Савелий водил его с собою на все кинопросмотры, а иногда, когда было можно, беседовал с ним о кино, и Додик в эти часы не чувствовал себя неполноценным человеком.