— Прости меня, — виновато произнес Савелий.

Она ничего не ответила, хотя он обнимал и целовал ее так крепко, как никогда.

— Давай спать, — наконец-то вымолвила Маша, — у тебя завтра съемки. А когда уезжаешь в Среднюю Азию?

— Через два дня, — грустно вымолвил Савелий, — а потом куда-то под Ярославль.

«Тебя долго не будет», — подумала Маша и отвернулась, чтобы скрыть от него проступившие на ресницы слезы, возникшие при мысли о длительной разлуке с ним.

Она любила Савелия, но тень, павшая на их отношения во время речного путешествия, не исчезала. Маша постаралась избавиться от гнетущего состояния.

— Савелий, — сказала она по-женски ласково и загадочно, — не кажется ли тебе, что нам пора иметь ребенка?

— Нет, не кажется, — неожиданно для нее резко и грубо произнес Савелий.

— Почему?! — поразилась она.

— С маленьким ребенком! В одной комнате! Ты понимаешь, о чем говоришь?! — занервничал Савелий, и спокойствие покинуло его лицо. — Я не смогу репетировать, учить тексты! Пеленки! Беготня за детским питанием! А не выспавшись ночью, я просто не смогу работать! Ты помнишь, как ко мне в коммуналку приезжал Жванецкий. Я просил его написать мне тексты для эстрадных выступлений, а он, осмотревшись вокруг, ядовито заметил, что здесь ничего нельзя родить, даже тексты для выступлений, не говоря уже о ребенке. Он хотел остановиться у меня, но уехал к другому товарищу.

Маша побледнела. Это была ее последняя попытка возродить их прежнюю любовь. Она не стала спорить с Савелием. Он сам через минуту продолжил разговор, наверное, не чувствуя себя полностью правым.

— Я хочу ребенка, Маша! Но когда для этого будут условия. Три-четыре комнаты! Нянька. Понимаешь?!

Маша молчала. Отчаяние окутало ее лицо и заставило оправдываться Савелия.

— Я знаю одного автора. Поверь мне, доброго человека. Да и ты его знаешь. Мы были у него в гостях.

Он тоже не решился иметь ребенка. Заставил жену, которую он любил больше жизни, сделать аборт. Он понимал, что маленький ребенок не позволит ему работать, а творчество для него — это жизнь.

— И любит жену больше жизни, и готов ее потерять ради жизни творческой, — вздохнула Маша, — не пойму я его, Савелий. Жизнь одна… и любовь, и творчество… Если их нельзя совместить, то это не жизнь.

— От него я видел только добро, — сказал Савелий, — я понимаю его, я верю ему…

— А не кажется ли тебе, Савелий, что он губит свою жизнь, только пока не понимает этого? А вслед за ним по той же неверной тропке начинаешь плутать ты?

Савелий замолчал, интуитивно чувствуя истину в ее словах. Они лежали, подложив под головы руки. Каждый думал о своем. За окном светлело, но тень от их невеселых дум росла, и вскоре чернота стала разъедать их души.

Рецидивы звездной болезни

В отличие от многих артистов в нашей стране, Савелий ощутил время звездного полета. Не успевал он отсняться в новом фильме, как на экран выходила уже озвученная и смонтированная прежде снятая кинокартина. Число премьер перевалило за два десятка, и режиссер детского фильма «Приключения капитана Врунгеля» захотел его видеть среди своих артистов. Звездный полет породил у Крамарова звездную болезнь — самую опасную для артиста, но, к счастью, она не зашла далеко, выражалась в случаях, больше говорящих о ребячестве артиста, чем о головокружении от успехов и зазнайстве.

Однажды повез Оскара Волина и его жену Нелю на просмотр фильма Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни».