Когда новые друзья пришли навестить ее, она всех усадила на эту кровать, а тех, что поменьше, — на балдахин. Им было уютно, всем вместе. Единственное, что по-прежнему угнетало тетку, — это ужасная мысль о том, что она, вероятно, не успеет закатить пир на весь мир…

Вечерами гости ее обычно рассказывали друг другу страшные или забавные истории. И вот как-то вечером…

— Нет уж! Не хочу слушать! — сердито воскликнул Снифф. — Ты точь-в-точь как Муми-тролль. Я догадываюсь, чем все это кончилось. Она отдала им свою последнюю кровать и, страшно довольная, вознеслась на небо… По-твоему, и мне надо отдать не только Седрика, но и все, что у меня есть, а вдобавок еще и умереть?

— Ты осел! — сказал Снусмумрик. — И что еще хуже — перевираешь мои слова. А я хотел рассказать вот о чем. Однажды тетка моей мамы так безумно смеялась над одной из забавных историй, что косточка у нее выскочила, и она совершенно выздоровела.

— Не может быть! — закричал Снифф. — Бедная тетка твоей мамы!

— Почему же бедная? — спросил Снусмумрик.

— Ну как же, она ведь все раздала, — заволновался Снифф. — К тому же совершенно зря. Она ведь даже не умерла! И что, она забрала потом свои вещи обратно?

Зажав трубку зубами, Снусмумрик высоко поднял брови.

— Ты маленькая зверюшка-несмышленыш, — сказал он. — Все свои напасти она превратила в смешную историю. А потом уже закатила для друзей пир на весь мир… И приют одиноких детей тоже построила. Конечно, она была слишком стара для глубоководного плавания в море, но действующий вулкан, к счастью, все-таки увидела. После чего отправилась в путешествие на Амазонку. Это было последнее, что мы слышали о ней.

— Но на это требуется уйма денег, — усомнился практичный Снифф и резонно добавил: — Она же раздала все свои вещи…

— Неужели? Ты уверен в этом? — ехидно спросил Снусмумрик. — Будь ты повнимательней, ты бы услышал, что у нее осталась кровать с балдахином, а она, мой милый Снифф, была из чистого золота, к тому же щедро разукрашена алмазами и сердоликами.

(Что касается Седрика, то Гафса заказала для дочери серьги из топазов, а песику пришили вместо глаз две черные пуговки. Как-то Снифф снова нашел Седрика. Тот валялся, забытый, под дождем. Снифф подобрал его и принес к себе в комнату. Лунный камень, к сожалению, смыло во время дождя, и его так никогда и не нашли. Снифф, несмотря ни на что, продолжал любить Седрика, теперь уже только бескорыстной, глубокой любовью. И это в некотором роде делает ему честь.)

(Прим. автора.)

Ель

Один хемуль, стоя на крыше, расчищал снег. На нем были желтые шерстяные варежки, которые мало-помалу промокли и стали мешать. Тогда он положил их на дымовую трубу, вздохнул и снова стал расчищать снег, закрывавший крышку люка. Наконец он разгреб его.

— А вот и крышка люка, — произнес Хемуль. — А там внизу они спят себе и спят. Спят, спят и спят. Меж тем как другие вкалывают до потери сознания только потому, что наступает Рождество.

Он взобрался на крышку люка и, поскольку не мог вспомнить, как она открывается — наружу или внутрь, начал осторожно топтать ее ногами. Крышка тотчас же провалилась, и Хемуль рухнул во мрак и во все то, что семейство муми-троллей сложило на чердаке, чтобы потом использовать.

Хемуль страшно рассердился, а кроме того, он был не очень уверен в том, где оставил свои желтые варежки. Он особенно дорожил именно этими варежками.