-  Товарищ капитан, очнулись? - обрадовано вскрикнул Новиков.

    -  Кажется… Где мы? Что это… было? Красный свет…

    Сержант кратко рассказал, что произошло внизу.

    -  Черт… Голова болит… и плечо… Ранен, значит. Это… ничего. Покажите мне… мерзавца. - Олешко, ужасно сморщившись, принял при помощи Костенко сидячее положение. Новиков подтащил диверсанта ближе и направил ему в лицо луч фонаря.

    -  Нихондзин да ка?[3]

    -  Со дэс, - с угрюмой покорностью сказал японец. - Эйго мо дэкимас[4].

    -  Сорэ на… бэнри да[5]. Ребята, вы его обыскали?

    -  Так точно, товарищ капитан. Вот, пистолет я у него отобрал, нож, сухари, бутылка с чем-то, фонарик. Больше ничего нет.

    -  Прелестно. Теперь нужно выбираться. Дорога известна?

    Новиков и Костенко переглянулись.

    -  Выберемся как-нибудь, - неуверенно сказал Новиков.

    -  Внизу никак не пройти?

    -  Никак, товарищ капитан. Вода кругом. Я последним поднимался, так мне чуть не по шею было. И откуда ей взяться, скажи на милость…

    Олешко указал на диверсанта.

    -  Он знает. Это… его рук дело. Погодите, я с ним поговорю.

    Исполнились его “романтические бредни”. Раненый, измученный, сидит он в самом сердце зловещего подземного лабиринта и допрашивает только что пойманного при его участии диверсанта. Олешко внимательно разглядывал обтянутое заросшее лицо японца. Черный рот устало раскрыт, лоб испачкан запекшейся кровью, губы потрескались, а глаза, холодные, жесткие, безжалостные, они прячутся под набрякшими веками, словно боятся выдать страх и ненависть. Лицо врага.

    -  Кто вы?

    -  Я уже имел удовольствие сообщить вам, что я офицер и дворянин.

    -  Ваше имя?

    -  Это не имеет значения, с вашего разрешения.

    -  Говорить отказываетесь?

    -  С вами - да, почтительнейше прошу извинить. Я буду говорить с вашими почтенными начальниками.

    Олешко подумал.

    -  Вы хорошо знаете эти тоннели?

    -  Да, смею сказать, хорошо.

    -  По-видимому, служили здесь раньше?

    Японец не ответил. Олешко достал из кармана смятый листок, доставленный Соколовым полковнику и попросил Костенко посветить.

    -  Вам известен некий Сунагава? - медленно спросил он.

    По-видимому, напряжение и усталость, вызванные всем, что произошло за последние трое суток, сказались даже на этом прожженном пройдохе и лицемере. Японец сильно вздрогнул и с изумлением заморгал глазами.

    -  Вы… знаете? - пролепетал он.

    -  Понятно, - процедил Олешко, ловя его убегающий взгляд. - Вы?

    Он был изумлен не меньше диверсанта, но сумел скрыть это. Недаром у него за плечами было участие в подготовке к Хабаровскому процессу, когда через его руки прошло несколько десятков подлых убийц, ученых бандитов из шайки генерала медицинской службы императорской армии Исии Сиро. Он хорошо знал своего противника, а гот, по-видимому, мог рассчитывать только на свое нахальство.

    -  Значит, - повторил Олешко, - вы - Сунагава?

    Японец ожесточенно замотал головой и с трудом проглотил слюну.