— Думаю, — продолжала она, — читать и писать я училась главным образом для того, чтобы сочинить продолжение «Ветра в ивах», продолжение, в котором все мои любимые персонажи обратились бы в женщин. Я бы очень аккуратно отпечатала его на бумаге такого же формата, как у настоящей книги, сделала бы рисунки. Что-нибудь наподобие: «Однажды утром Рэт проснулась и поняла, что сейчас просто-напросто взорвется» — примерно в таком роде.

— Странно, что ты не стала детской писательницей.

Выражение боли пронеслось по лицу Карен — я по неведению наступил на больную мозоль. И тут же с опозданием понял: мы достигли близости, к которой я так стремился, но от нее уже ничего не осталось. Карен, сдирая целлофан со свежей пачки сигарет, нахмурилась:

— Теперь нет никакого смысла писать детские книжки. Просто не осталось детей, чтобы их читать. Девочек волнует только одно — величина их титек. И если такое место, как Дремучий лес, существует, они отправляются в него с единственной целью — расстаться с невинностью.

И Карен ушла, унося сигареты. Разговор закончился.

После него она обходилась со мной гораздо холоднее и суше. Так, словно мы все-таки побывали в постели, и ей это показалось ошибкой. Я при всяком удобном случае заглядывал в книжный магазин, надеясь, что все повернется к лучшему, а в итоге лишь выяснил нечто, поставившее жирный крест на любых моих помыслах о совместной с Карен жизни.

Как-то под вечер гей-покупатель сказал ей:

— Даррен обещал отложить для меня последний номер «Жарких попок».

— Я его что-то не вижу, — порывшись под прилавком, ответила Карен.

— Он сказал, что точно отложит. Журнал нужен мне к среде. В среду, после полудня, я улетаю в Новую Зеландию.

— Я нынче вечером увижусь с Дарреном, — сказала Карен, — спрошу у него. Ну, если не сегодня, так завтра утром, перед тем как уйду на работу.

Когда покупатель удалился, я спросил:

— Так Даррен обитает сейчас у тебя?

— Можно и так сказать. Вообще-то мы живем вместе.

— Просто как друзья?

— Как очень добрые друзья. Мы вместе уже восемь лет. И на самом деле, даже думаем пожениться.

— Ничего себе, — ухмыльнулся я, чувствуя, что обливаюсь потом.

— Нет, правда, — настаивала она. — Это многое облегчило бы — в бюрократическом смысле, в социальном. Мне кажется, я смогла бы прожить с Дарреном всю жизнь и без этого — он так хорошо меня понимает. Но кое в чем брак может оказаться полезным — при получении ссуды за дом… переезде в другую страну… при появлении детей, наконец.

— Детей? От Даррена? — я уже начал гадать, удастся ли мне без спешки присесть на что-нибудь, не показав при этом, что мне нужно спешно на что-нибудь присесть.

Она пожала плечами:

— Как знать? Из гомосексуалистов получаются хорошие отцы. А хорошего отца найти не легко. В общем, поживем — увидим.

Садиться я все-таки не стал, просто ушел. Никогда еще на моей памяти произнесенные женщиной слова не причиняли мне такую боль, даже в пору развода. Я вышел на улицу и принялся что было сил зазывать прохожих, заманивать их в наше заведение льстивыми посулами и взглядами глаза в глаза.

— Давайте, заходите, и девушку берите с собой, ну же, заходите, лапуля, не стесняйтесь, у нас теперь девяностые, а вы — совсем уже взрослая девушка.

Следующие два дня дались мне нелегко, но, как это ни странно, Карен, посвятив меня в свои планы на будущее, снова стала обходиться со мной тепло и по-дружески.