Он так и не написал письмо, которое должно было разоблачить Другого. Он сочинял мысленно отдельные абзацы, но когда подсаживался к столу, то записать их как-то не хватало энергии. Сначала казалось, что еще остается много времени. Потом состав возможных гостей сделал проблематичной саму эту затею.

Но дело было не только в недостатке энергии. Слабели его ревность и досада. Да, он чувствовал себя обманутым и обокраденным. Но разве Лиза не расплатилась за это с лихвой? И разве она не принадлежала ему в последние годы в такой мере, о какой Другой даже понятия не имел? О чем у него вообще имелось понятие? Просто Лизе было тогда тяжело, иначе у этого неудачника, фанфарона вообще не появилось бы ни малейшего шанса. Он был слишком жалок, чтобы давать повод для ревности и досады.

Он решил уехать. Вначале хотел наведаться к Другому в его подвал. Потом отложил разговор до следующего завтрака.

– Я сегодня уезжаю.

– И когда же вернетесь? Ведь осталось всего три дня.

– Я не вернусь. И деньги возвращать не надо. Устройте банкет для тех, кто придет. Только Лизы не будет.

– Лизы?

– Да, Лизы. Вашей Темновласки, моей жены. Она умерла прошлой осенью. Вы переписывались не с ней, _а со мной.

Голова Другого поникла. Он убрал руки со стола, положил их на колени, его плечи опустились, голова поникла еще ниже. Подошедший разносчик газет молча протянул ему газету и так же молча убрал. Кельнер спросил: «Еще что-нибудь желаете?» – но не получил ответа. К тротуару подъехал кабриолет, остановился в зоне, запрещенной для парковки; из него со смехом вышли две женщины и, смеясь, сели за ближайший столик. От столика к столику, обнюхивая их и ноги посетителей, бродил терьер.

– Отчего она скончалась?

– Рак.

– Она очень страдала?

– Она совсем исхудала, настолько, что я мог поднять ее одной рукой. Боли были не слишком сильными, даже в конце. Сейчас умеют с этим справляться.

Другой кивнул. Потом он поднял глаза:

– Вы прочли мое письмо?

– Да.

– И захотели выяснить, кем я был для Лизы? Кто я такой? Решили отомстить?

__ Что-то вроде того.

– Ну как, выяснили? – Не получив ответа, Другой продолжил: – Мести не потребовалось, поскольку я и без того неудачник. Ведь так? Хвастун, который похваляется старыми временами, будто это был золотой век, а не банкротство и тюрьма. Что? Этого вы не знали? Зато теперь знаете.

– Как это случилось?

– Ваша жена оплатила мои долги и услуги адвоката, который вел второй процесс, но вступил в силу условный срок, результат первого процесса. Я пытался спасти мой театр.

– Но за это…

– …в тюрьму не сажают? Сажают, особенно если ты ведешь себя так, будто все обстоит лучше, чем на самом деле, будто у тебя есть деньги, хотя их нет, будто необходимые контракты заключены, хотя нигде нет даже намека на заинтересованного партнера, будто имеются договоренности с актерами, которые не ведают об этом ни сном ни духом. Да вы же все это знаете. Вы же сами написали, что я приукрашиваю действительность, не так ли? Да, приукрашиваю. Да, я вижу вещи более прекрасными, чем они есть. Это происходит потому, что я способен открывать красоту там, где для вас ее нет.

Другой выпрямился.

– Нет слов, чтобы выразить, как я скорблю о Лизе. – В глазах его появился вызов. – А вас мне не жаль. И вот в чем дело. Лиза осталась с вами, потому что любила вас, причем в плохие времена даже больше, чем в хорошие. Не спрашивайте меня почему. Зато со мной она была счастлива. И я скажу вам почему. Потому что я хвастун, краснобай, неудачник. Потому что мне не дано быть чудовищем вроде вас со всеми вашими угрюмыми достоинствами, высокой эффективностью, безупречностью.