Неожиданно впереди послышалось лошадиное ржание. Это не был голос пони, резкий и насмешливый; тонко, призывно ржала большая лошадь. Ида решила было, что ей чудится, но, судя по всему, Николай тоже услышал странный звук, потому что остановился и навострил уши. Ржание повторилось.

    – Что за черт! – промолвил досадливо Николай и снова двинулся вперед.

    Из подворотни, уходящей от проходного двора вбок, донесся отрывистый легкий стук копыт, и во двор влетела лошадь. Это был индейский мустанг, рыжий, с беспорядочно разбросанными белыми пятнами, с развевающейся белой гривой и гневно задранным огненным хвостом. Громада лоснящегося мощного конского тела надвигалась на Николая и девушку.

    Взметнувшаяся грива разлетелась, застилая лоскутное небо в неровном четырехугольнике двора. Раздутые ноздри выдыхали сердитое пламя.

    Затем конь задрал копыта и опустил их прямехонько Николаю на голову. Ида, освобожденная от хватки насильника, завизжала и откатилась в сторону. Николай неприятно хрипел, стуча ногами по вытоптанному газончику. Конь отпрыгнул, снова тонко заржал и подбежал к Иде. Девушка быстро села, подтянула колени к подбородку и бросила взгляд наверх. К ней из поднебесья тянулась благородная лошадиная морда. Она невольно потянулась навстречу, и носы их соприкоснулись.

    – Я же говорил! – раздался в ее сознании знакомый голос. Развеселое хихиканье сопровождало эти слова. – Я ведь тебе обещал, Ида! Мы друзья – не так ли?

    – Ты убил его! – сказала Ида, мелко дыша.

    – Ну да? – удивился Идальго. Он повернул голову и несколько секунд рассматривал Николая. Тот глядел в ответ стеклянными глазами. Идальго понюхал его и брезгливо отодвинулся. – Разве он не хотел убить тебя? Успокойся-ка! Ладно?

    Ида молча трепала его гриву. Потом уцепилась покрепче, встала.

    – Садись, – предложил Идальго, приплясывая. – Сегодня покатаемся по-настоящему!

    Она вскочила на спину своего мустанга так ловко, словно всю жизнь только этим и занималась, пригнулась, ласкаясь щекой о жесткую гриву, и они вдвоем вылетели из ловушки подворотен, точно лохматая индейская стрела, выпущенная из лука. Идальго и всадница помчались по ночным улицам – к набережной, к таинственной Неве, где играют призрачные огни, и дальше, дальше, к прохладному дыханию пригородных парков, а затем, полукольцом, – обратно, по певучим мостовым белых ночей, мимо праздных прохожих, мимо пьяных гуляк и бездарных уличных музыкантов, сквозь фальшивое пение под караоке, прыжками через густо заселенные скамейки, к памятнику Пржевальскому – где есть преданный верблюд и дикая лошадь, – везде, везде, везде…

    А наутро Ида снова стояла в парке со своим пони, и Идальго деловито цокал игрушечными копытцами, катая по мощеной дорожке перед Мюзик-холлом взад-вперед игрушечных человечков, и некоторые из них кое о чем догадывались, а один мальчик даже спросил, наклонившись к чуткому уху пони, завернутому в трубочку, наподобие той, в каких продают мороженое:

    – Ты ведь Конек-Горбунок, верно?

    Чуть повернув морду, Идальго невозмутимо ответил:

    – Совершенно верно, мой мальчик.

    – Я так и думал, – сказал ребенок, выпрямляясь в маленьком седле. – Ну, мне и повезло!

    И погладил Идальго по шее.

    Проповедник, который никогда не видел Бога

    Прекрасным летним днем в Александровском парке трудились молодые проповедники.