— Я уверена, вы правы, моя дорогая.

— Когда он умер, я была вне себя от горя. Вне себя. Я чувствовала, что моя жизнь кончена. Так и есть. Я пытаюсь не испытывать жалости к себе. Я развлекаюсь… нет, наверное, точнее будет сказать, отвлекаюсь, но я знаю, какова на самом деле моя судьба. У меня была моя жизнь, а теперь я ее похоронила.

— Том постоянно говорил мне, что одного взгляда на меня достаточно, чтобы он почувствовал себя счастливым.

— Билл ни разу не забыл годовщину нашей свадьбы. Ни разу за тридцать лет.

— Том придумал удивительно романтическую вещь. Мы уезжали на уик-энд куда-нибудь в горы, и он снимал нам домик под вымышленной фамилией. Мы были Томом и Меррил Хамфри, или Томом и Меррил Карпентерами, или Томом и Меррил Деливио, и мы оставались ими весь уик-энд, и он расплачивался наличными, когда мы уезжали. Так волнующе!

— Однажды Билл сделал вид, будто забыл. Утром никаких цветов, и он сказал мне, что будет работать допоздна и перекусит у себя в кабинете. Я старалась не думать, но мне было немножко тоскливо, и тут в середине дня мне звонят из проката автомобилей для проверки: машина придет за мной в семь тридцать, чтобы отвезти меня во «Французский дом». Только вообразите! Он обо всем позаботился, даже чтобы меня предупредили загодя. И он ухитрился унести с собой так, что я не заметила, свой лучший костюм, чтобы переодеться, не возвращаясь домой. Такой вечер! А!

— Мне всегда приходилось сделать над собой усилие перед тем, как поехать в больницу. Я говорила себе: Меррил, как бы ты себя ни жалела, черт дери, ты сделаешь так, чтобы он увидел тебя как то, ради чего стоит жить. Я даже покупала новую одежду. А он говорил: «Деточка, я ведь этого еще не видел», и улыбался мне.

Джейнис кивнула и представила себе эту сцену совсем по-другому: щупальщик академгородка на смертном одре видит, как его жена тратит деньги на новые костюмы, чтобы очаровать какого-то его преемника. Едва эта мысль пришла ей в голову, как она устыдилась и поспешила сказать:

— Билл говорил, что если существует хоть какой-то способ послать мне весточку… после, то он его отыщет. Как-нибудь, но он пробьется ко мне.

— Врачи говорили мне, что никогда еще не видели, чтобы кто-то держался там так долго. Они говорили, какое мужество. Я ответила: Дубовые листья.

— Но я думаю, даже если он и старается послать мне весть, я ведь, возможно, не умею распознать форму, какую она принимает. И нахожу в этом утешение. Хотя мысль о том, что Билл пытается пробиться ко мне и видит, что я не понимаю, просто невыносима.

Ну, сейчас она перейдет на дурацкую реинкарнацию, подумала Меррил. Как мы все вернемся вновь в виде белок. Послушай, детка, твой муж не просто умер, но, пока был жив, ходил с ладонями наружу, понимаешь, о чем я? Да нет, скорее всего до нее не дойдет. В академгородке твоего мужа называли не иначе как «хлипкий педик-англичашка в администрации» — так яснее? Он был «чайный пакетик», ясно? Разумеется, она никогда не скажет Джейнис что-либо подобное. Слишком уж чувствительна. Сразу рассыплется на мелкие кусочки.

Странно. Сознание этого давало Меррил ощущение превосходства, но не силы или власти. Оно рождало мысль, что кто-то же должен приглядывать за ней теперь, когда ее хлипкий педик-муж умер, и, видимо, Меррил, ты вызвалась взять это на себя. Время от времени она доводит тебя до исступления, но Том хотел бы, чтобы ты довела дело до конца.

— Еще кофе, дамы?

— Я бы хотела еще чая. Свежезаваренного.

Джейнис ожидала, что ей вновь будет предложен выбор — инглиш брекфаст, оранж пекоу или эрл грей. Но официант просто унес миниатюрный на одну чашку чайничек из тех, которые американцы таинственным образом считают достаточными для завтрака.

— Как бедро? — спросила Меррил.