|
Ольга растерялась. Виктор прошелся по прихожей, раздувая ноздри. Распахнул дверь в ванную. Конечно, влажное полотенце, мужской одеколон на полочке и две зубные щетки никуда не делись. — Поздравляю, — сказал Виктор сквозь зубы. — Больше, пожалуйста, не звони. Через минуту рабочие, перемигиваясь, вытащили решетки из квартиры и принялись грузить их в грузовичок под самыми окнами, а Виктор стоял поодаль, на краю детской площадки, и курил, повернувшись к дому спиной. Ольга набрала его мобильный номер. Виктор и ухом не повел — стоял и курил, хотя телефон в его кармане курлыкал на весь двор. * * * Наступил вечер. Потом ночь., Ольга легла спать одна — на широченной кровати, показавшейся пустой и холодной. Она то проваливалась в сон и начинала видеть цветные бессвязные картинки. То просыпалась, сжимала ладонями виски; ей вспоминался странный тощий человек, пожирающий сырки прямо в оберточной фольге. Где его носит? Куда он ушел, почему до сих пор не вернулся? В два часа ночи она встала, заварила себе чая и уселась с чашкой на подоконник. Верещали цикады, на дальнем конце двора обнимались влюбленные на скамейке. Точеным силуэтом прошмыгнул соседский кот. Нет никакого Эдика и не было. А если и был, если навещал ее в бреду какой-то морок — теперь он ушел и больше не вернется; ничего удивительного. Такие люди, как Ольга, прекрасно существуют в одиночестве. Я сама по себе, я самодостаточна. Три часа утра. Четыре. Можно огорчаться. Можно даже поплакать или принять курс транквилизаторов. Но нельзя удивляться тому, что случилось; это естественно. Она живет жизнью, которая ей нравится. Рассталась с Витей. И хватит экспериментов. Приближался рассвет. Завтра с утра на работу. Жизнь войдет в колею: утро, день, вечер, Новый год, Восьмое марта, снова Новый год… Она зажмурилась, чтобы не выпустить слезы, и так, с закрытыми глазами, услышала шаги. Он шагал по пестрому от рисунков асфальту, по намалеванным домикам и красавицам с пышными волосами. За ним тянулась длинная тень от уличного фонаря. * * * — Где ты был?! Он стоял перед ней, бледный, с кругами вокруг глаз, с виду очень усталый. На щеке краснела свежая ссадина. — Ты что, дрался?! — Нет, — он снял в прихожей туфли, — хотя… Сложно было выпутаться. Понаставили везде колючей проволоки… — Проволоки? Кто?! — Это я так, фигурально выражаясь, — он потер скулу. — Оль, а что у тебя на кафедре? Антонова увольняется или нет? — Не увольняется, — Ольга смотрела, как он стягивает рубашку. — Переходит на полставки, ее часы поделят между мной и Ирой… Эд, тебе это интересно? — Конечно. — В пятом часу утра? — А что удивительного? — он остановился на пороге ванной. — Мы ведь почти не говорили со вчерашнего дня! Перехватив ее взгляд, он вдруг забеспокоился, подошел ближе, положил большие ладони ей на плечи: — Ты волновалась? Прости. Я не смог тебе позвонить… Я больше так не буду. Ложись, ведь уже практически утро… Лежа под простыней, Ольга слышала, как перестала шуметь в душе вода. Мелькнул и погас свет; босые ноги прошли по скрипучему паркету. Тень ивы лежала на полу, переплетаясь с лунным светом причудливее любой решетки… — Слушай… ты реален? — Конечно, — он улегся рядом, вытянулся, тихо засмеялся. |
