Вскоре появился негр. Его провели посередине площади - руки были связаны за спиной веревкой, конец которой держал полицейский. По бокам шли двое полицейских с винтовками. Он был без рубашки, нижняя губа у него была рассечена, а бровь распухла, как у боксера. Взглядов толпы он избегал с достоинством жертвы. У дверей бильярдной, где, чтобы наблюдать обе главные фигуры спектакля, собралось больше всего зрителей, молча стоял и смотрел на него, укоризненно покачивая головой, хозяин заведения. Люди пожирали негра глазами.

Баркас поднял якорь. Негра повели по палубе к цистерне с нефтью и привязали к ней за руки и за ноги. Когда на середине реки баркас развернулся и дал последний гудок, спина негра ярко блеснула.

- Бедняга, - прошептала Ана.

- Преступники, - сказал кто-то рядом с ней. - Разве может человек вынести такое солнце?

Дамасо увидел, что голос, сказавший это, принадлежит какой-то страшно толстой женщине. Он начал пробиваться через толпу к площади.

- Много болтаешь, - прошипел он на ухо Ане. - Ты бы еще заорала на всю площадь.

Она проводила его до бильярдной.

- Хоть бы переоделся, - сказала она, прежде чем уйти. - А то прямо как нищий.

Новость собрала в заведении шумную толпу посетителей. Стараясь обслужить всех, дон Роке подавал на несколько столиков одновременно. Дамасо ждал, чтобы он прошел около него.

- Хотите, вам помогу?

Дон Роке поставил перед ним полдюжину бутылок пива с надетыми на горлышко стаканами.

- Спасибо, сынок.

Дамасо разнес бутылки по столикам, принял заказ и продолжал приносить и уносить бутылки до тех пор, пока посетители не разошлись по домам обедать. Когда на рассвете он вернулся к себе в комнату. Ана поняла, что Дамасо пьян. Она взяла его руку и приложила к своему животу.

- Пощупай, - сказала она. - Слышишь?

Дамасо не обнаружил никакого энтузиазма.

- Шевелится, - продолжала она. - Целую ночь бил ножками.

Но он не выразил никакого интереса. Занятый своими мыслями, Дамасо ушел на другой день очень рано и вернулся только после полуночи. Так прошла неделя. В те редкие минуты, когда он, лежа на постели и покуривая, проводил дома, он избегал разговоров. Ана стала вдвое внимательней к нему. И в начале их совместной жизни был случай, когда он вел себя так, а она не знала его характера и надоедала ему. И тогда, сев на нее в постели верхом, он избил ее в кровь.

Теперь она не проявляла нетерпения. Еще с вечера клала у лампы пачку сигарет - знала, что ему легче вынести голод и жажду, чем отстутствие курева. И вот, как-то во второй половине июля Дамасо пришел домой вечером. Ана подумала, что он, должно быть, уже успел здорово перебрать, раз вернулся так рано, и встревожилась. Поели молча, но, когда ложились спать, у Дамасо, какого-то отупевшего и потерянного, вырвалось вдруг:

- Уехать хочу.

- Куда?

- Куда-нибудь.

Ана обвела комнату взглядом. Журнальные обложки, которые она сама отрезала и наклеивала, пока не заклеила все стены цветными фотографиями киноактеров, выцвели и порвались. Она потеряла счет мужчинам, которые, глядя с ее кровати на эти фотографии, постепенно поглощали их цвет и уносили его с собой.

- Тебе со мной скучно, - сказала Ана.

- Дело не в этом, - сказал Дамасо, - а в городке.

- Наш городок такой же, как все другие.

- Невозможно продать шары.

- Забудь ты о них, - сказала Ана. - Пока бог дает мне силы стирать, тебе не нужно заниматься всякими темными делами. - И, помолчав, добавила осторожно: - Не могу понять, как тебе пришло в голову это сделать.

Дамасо докурил сигарету и ответил:

- Так легко было, что я понять не могу, почему никто другой не додумался.

- В смысле денег - да, - согласилась Ана. - Но чтобы прихватить шары другого такого дурака не нашлось бы.

- Просто я не сообразил, - сказал Дамасо.