— Я знал, что есть бедняки, которые приходят на реку рыбачить. Тогда вода была еще достаточно чистой, чтобы съесть то, что поймал. И бомжей тоже не было. Они жили в кемпинге, который мы называли Хувервилль, хотя я рад сказать, что он исчез к 1950 или около того.

Как раз во время следующей войны, — подумал он. Северная Корея и Южная Корея, Черный Джон и Красный Генри.

— Я был уверен, что эти люди будут там… — он замолчал.

— Ретт? Ты в порядке?

— Да. Просто провал в памяти. Я собирался сказать, что я уверен, что у тех бедолаг был праздник печенья.

— В девяносто, я думаю, ты имеешь право на все эти провалы в памяти, — сказал Дейл, и Ретт рассмеялся. Хороший парень, крепко стоящий на ногах. Задаст ли он самый очевидный вопрос? Ретт был уверен, что по ходу матча так и будет. И Дэйл его задал.

Да, он думал о том, чтобы подальше забросить синюю керамическую банку, но в итоге не смог заставить себя сделать это. Перетаскивать печенье на берег реки в оцинкованных мусорных баках это было одно, выбросить же чудо, которое принадлежало его матери, совсем другое.

Иногда — часто — он задавался вопросом, как банка с печеньем появилась у его матери. Когда он спросил об этом у отца, Джордж Олдерсон только покачал головой. «Эта старая синяя керамическая банка? Понятия не имею. Она участвовала во всех этих церковных распродажах, считала, что это лучшее развлечение в мире, и иногда она приносила домой вещи. Банка из-под печенья, пожалуй, была одной из них». Он раскурил трубку и выпустил ароматное облако «Черри Бленд». «Это было тогда, когда ее мозги были на месте. Еще до этой бредовой карты.»

Неделю или около после того, как он разделался с горой печенья, Ретт вернул синюю керамическую банку, на чердак. Перед отъездом он открыл крышку в последний раз. Банка была полной до краев, до него донеслись манящие запахи ванили и шоколада. Печенья были такими же свежими, как всегда, сладости маскировали окно в темноте, бурлящий мир, который всегда находился в состоянии войны. Он подумал, если бы он носил те часы Булов, то положил бы их внутрь банки, при этом секундная стрелка остановилась. Она могла остановиться, даже если он приложил бы часыксиней керамической поверхности банки. Но часы пришлось вернуть Питу.

Он подумал, а не взять ли еще одно печенье — совершить еще один акт причастия — и не поддался искушению. Он водворил крышку на место и покинул чердак.

Слишком много сладостей не очень хорошо для вас.

— В конце концов, мы поместили отца в дом престарелых, — сказал Ретт. — Там было хорошо, но не так хорошо, как здесь. Он не возражал, потому, что уже тогда стал плохо соображать, хотя ему было едва за пятьдесят. Казалось, на него навалилось все и сразу. Это было несправедливо, но мы продали дом — Пит и я — и разделить прибыль. Я переехал в город, и купил собственное жилье. Я перевез с собой несколько предметов мебели ну и конечно же… банку с печеньем. Я перевез и её тоже, хотя никогда не открыл его вновь.

— Никогда? — У ребенка не укладывалось в уме.

— Никогда. Я встретил девушку, мы поженились, у меня родились дети, включая и твоего деда — я приобрел бизнес, я работал. Сейчас Автомагазины Олдерсона есть не только в Мидвесте, но и несколько на Юге.

— Вау, и ты живешь здесь?

— Это место не хуже других, — сказал Ретт, и по-своему был прав. Он измерял время до конца своей жизни в бинго, ну и что с этого? У него все-таки было несколько друзей, и вам придется отмерять время до конца жизни в чем-то.