И с этими словами Перегрин Слейд раздал присутствующим копии оценочного заключения на шесть‑восемь тысяч фунтов, изготовленного им самим с помощью компьютера в тихие ночные часы. И все девять членов совета директоров начали читать их в мрачном молчании.

– Как вы только что убедились, мистер Бенни Эванс подумал, что это флорентийская работа, датируется приблизительно 1550 годом, художник неизвестен. И цену проставил умеренную. Но, увы, он ошибался. Это оказалась работа сиенской школы, датируется 1450 годом и принадлежит кисти великого мастера. Впрочем, под слоем грязи увидеть это было сложно. Но отнесся он к осмотру пренебрежительно, спустя рукава. Что, впрочем, не умаляет моей вины. И я считаю, вы вправе поставить вопрос о возможности моего дальнейшего пребывания в совете директоров.

Двое из членов совета демонстративно смотрели в потолок, шестеро отрицательно замотали головами.

– Не пройдет, Перри. Что же касается этого молодого человека, допустившего непростительную небрежность, сам решай, что с ним дальше делать.

Тем же днем Перегрин Слейд вызвал к себе в кабинет Бенни Эванса. Он даже не предложил ему сесть. И заговорил презрительным и сухим тоном:

– Не считаю необходимым объяснять природу, а также степень урона, который был нанесен вами «Дому Дарси». Уволить, и немедленно. Таково было единодушное решение совета директоров.

– Но я не понимаю, за что! – воскликнул Бенни Эванс. – Вы должны были получить мой отчет. Я подсунул конверт вам под дверь. И там черным по белому было написано, что это вполне мог быть Сассета. А также рекомендовано почистить и отреставрировать картину. И о необходимости вызвать профессора Коленсо для консультации. Все это там было!

Слейд холодно протянул ему листок фирменного бланка. Эванс прочел, и на лице его отразилось недоумение.

– Но это не мое. Я этого не писал!

Слейд побелел от ярости.

– Легкомыслие и небрежность – черты в нашем деле непростительные! Но вот чего я категорически не переношу, так это лжи! Ни один человек и никогда не смел так беззастенчиво лгать мне в стенах этого почтенного дома! Ступайте к мисс Бейтс. У нее ваши карточки. Извольте освободить свой стол, и чтоб через час и духу вашего здесь не было! Я все сказал.

Бенни пытался поговорить с Себастьяном Мортлейком. Сердобольный директор слушал его минуту‑другую, затем вышел в секретарскую.

– Прошу, поднимите отчеты и оценочные файлы за 22 и 23 декабря, – сказал он Дьердь.

Машина послушно выплюнула несколько листков. Один из них значился под номером «D 1601». Но все, что было написано там, Бенни Эванс только что видел в офисе Слейда.

– Компьютеры не лгут, – поучительно заметил Мортлейк. – Так что прошу на выход, молодой человек.

Бенни Эванс никогда не был отличником в школе и почти ничего не смыслил в компьютерах, но дураком его никак нельзя было назвать. И, едва оказавшись на улице, он понял, как все произошло и почему. Он также понимал, что все против него и что ему уже больше никогда не суждено работать в мире искусств.

И все же у него оставался один, но преданный друг. Сьюзи Дей была кокни, и ее панковская прическа и намазанные зеленым лаком ногти никак не могли вызвать одобрения в тех кругах, где работал ее Бенни. Зато самому Бенни все это очень нравилось, а он нравился ей. И она внимательно выслушала его рассказ о том, что произошло.

Ее знания об изобразительном искусстве, выраженные в письменном виде, могли бы уместиться на почтовой марке, зато она обладала другим талантом и в этом являла полную противоположность Бенни.