– Проводил аукцион, – тупо ответил Слейд.

– Шутки здесь неуместны, сэр! Что за куропатки, что за жалкая, мерзкая мазня?

– Это только на первый взгляд.

– Ты покупал ее для «Дома Дарси»? Почему?

Слейд достал из нагрудного кармана письмо и отчет профессора Карпентера из Института Колберта.

– Надеюсь, это объяснит, почему. Правда, я предполагал приобрести ее максимум за пять тысяч. Но тут вмешался этот придурок‑японец.

Герцог, стоя у окна, внимательно прочитал отчет Карпентера, и выражение его лица изменилось. Его предки сражались и через трупы прокладывали себе путь к богатству и славе, и старые гены давали о себе знать, как и у Бенни Эванса.

– Но это же совсем другое дело, старина, совсем другой коленкор, – протянул он. – Кто еще знает об этом?

– Никто. Доклад пришел ко мне на дом в прошлом месяце, и я никому не показывал. Только Стивен Карпентер и я. Ну еще теперь и вы. В таких делах, чем меньше народу будет знать, тем лучше.

– А владелец?

– Какой‑то шотландец, сущий болван. Я предложил ему пятьдесят тысяч, чтобы потом не возникал. Но этот дурак отказался. У меня есть и копия письма, и запись нашего с ним разговора. Теперь, конечно, я жалею, что он не принял наших денег. Но кто мог предвидеть, что на торгах появится этот безумный японец? Черт, да он нас как липку ободрал!

Какое‑то время герцог задумчиво молчал. Об оконную раму билась муха, жужжала назойливо и громко в полной тишине.

– Чимабью, – пробормотал герцог. – Дуккио. Бог ты мой, да у нас вот уже многие годы не появлялось ничего подобного! Сколько же это может стоить? Семь, восемь миллионов?… Послушай, утряси все вопросы с владельцем, и побыстрей. Я санкционирую. Так, теперь кого пригласим для реставрации? Людей из Колберта?

– Слишком большая организация. Много людей. А люди болтают. Лично я пригласил бы Эдварда Харгривза. Он один из лучших в мире, работает самостоятельно и держит язык за зубами.

– Неплохая идея. Займись. Поручаю это тебе. Дашь знать, когда реставрация будет завершена.

Эдвард Харгривз, неразговорчивый и мрачный человек, действительно работал один, в своей мастерской в Хэммерсмите. Восстанавливая поврежденные или закрашенные работы старых мастеров, он творил настоящие чудеса.

Он прочитал отчет Карпентера и подумал, что неплохо бы прежде проконсультироваться с профессором. Но затем решил, что главный реставратор Института Колберта будет оскорблен и возмущен тем, что столь почетное дело поручили кому‑то другому. И Харгривз, что было вполне в его характере, решил промолчать. При этом он знал высокую репутацию института и цену подписи под документом самого профессора Карпентера, а потому намеревался использовать в своей работе сделанные в докладе выводы. Слейд, вице‑председатель совета директоров «Дома Дарси», лично привез ему натюрморт в мастерскую, и Харгривз сказал, что ему потребуется две недели.

Он поставил картину на подрамник, в студии, где окна выходили на север, и на протяжении двух дней просто смотрел на нее. Толстый слой масляной краски следовало снимать с величайшей осторожностью, чтобы не повредить находящийся под ней шедевр. И вот на третий день он приступил к работе.

Две недели спустя в кабинете Слейда раздался звонок.

– Ну‑с, мой дорогой Эдвард? – Голос его дрожал от нетерпения.

– Работа закончена. Все слои краски сняты, и то, что было под натюрмортом, видно со всей ясностью и четкостью.

– А цвета? Наверное, столь же ярки и свежи, как в пору создания картины?

– О, да, не сомневайтесь, – ответил голос в трубке.