И в одном из этих устройств полусидел, полулежал безмятежно улыбающийся Изольд с неподвижными глазами, глядевшими прямо на Кромина с оператором. И столь же неподвижная, застывшая, словно вылепленная улыбка виднелась на его губах.
– Эй! – и Кромин помахал коллеге рукой. Но безрезультатно.
Пришлось вывести оператора из оцепенения, угостив крепким тычком – локтем в бок:
– Подъём, молодёжь. Нужна твоя консультация.
Оператор моргнул. Ответил хотя и не очень бодро, но по делу:
– Он вас не видит и не слышит.
– Он же прямо на меня смотрит!
– Он смотрит на экран – но видит там совсем другое.
– Что показывают в таких случаях? Только не говори, что не знаешь.
Парень ответил – не сразу, неохотно:
– Готовят к передаче знания.
– Ему?
– Нет – тогда они были бы в учебном секторе.
– Значит, от него?
– Да.
– Это опасно?
Оператор не ответил.
– Я спрашиваю: в этом есть опасность для него?
В ответ спрошенный пробормотал:
– Каждый имеет право быть убитым.
– Шевели языком – пока он у тебя есть. Это связано с методикой?
– Это и есть методика…
– Ты можешь объяснить подробнее?
– Нет. Нет!
– Почему?
– Мне страшно.
– Но я должен знать! Пока ещё можно что-то предотвратить.
– Это невозможно. Но если хотите… можно увидеть то, что ему там показывают.
– Родил наконец-то. Как?
Оператор протянул руку к пульту – медленно, словно преодолевая незримую преграду.
– Хотите двустороннюю связь? Или только слышать их?
– Сначала – посмотреть и послушать.
– Перехожу на третью камеру…
* * *
Экран, мигнув, загорелся снова. Но картинка была уже другой. Кресло теперь виднелось с тыла, от Изольда обозримой осталась лишь макушка, прочие присутствующие тоже были обращены к третьему объективу спинами. Зато экран был виден полностью.
Но на нём не было ничего страшного. Наоборот, очень радостно было смотреть на то, что экран показывал.
Там виднелась та же самая маленькая эстрада, что они заметили во время прогулки. На солнечной поляне. Почудилось даже – нет, конечно, только почудилось, – что повеяло тем ласковым, тёплым, душистым ветерком, какой овевал их тогда.
На эстраде стоял человек. Наюгир, конечно.
Или – не наюгир?
– Крупнее! – скомандовал Кромин. – Ну!
Оператор повиновался. Сработал трансфокатором камеры.
Да. Человек. Если совсем точно – профессор Горбик.
Почему-то он был не в тоге, которую на него напялили в карантине, и без нелепого цилиндра на голове, но в длинной – до земли – белоснежной мантии. |