- Вернитесь хоть вы, - сказал человек. - Пожалуйста, вернитесь.

    - Я постараюсь, - сказал рыцарь. - Я очень постараюсь вернуться и все рассказать.

    - Врете вы все, - с тоской сказал человек. - Не вернетесь вы. Эта дорога ведет только в одну сторону...

    1986 г (Текст утерян; реставрация по черновикам август 1999г.)

    Станция назначения (Нигде и никогда)

    Наивным мотылькам, летящим на Вожделенный Свет; Измученным душам, Блуждающим во Тьме в поисках Истинного Пути: Вы все отыщите – Нигде и Никогда.

    И да дарует вам тогда Бог новую Дорогу!

    (Г. Фауст. Из поэтического предпослания к «Всеобщей истории Апокрифов»)

    Черт сидел на подоконнике, покачивал копытцами и вертел в пальцах тросточку. Цилиндр он снял и поставил рядом с собой, и теперь время от времени машинально облокачивался о него, уморительно пугался, отдергивал руку и потом долго выправлял и разглаживал вмятину. В эти минуты он был такой настоящий, что Генрих не без смятения думал: а не явь ли это? В конце концов, я не так уж много выпил вчера… хотя много, конечно, но не до чертей же и не до голубых же слонов… Кстати, где это я?

    На этот вопрос ответ пока не приходил. Комната плыла и покачивалась, и единственное окно ее подергивалось рябью, и черт, кстати, тоже подергивался рябью и плыл куда-то (кстати, может ли подергиваться рябью галлюцинация?), но даже через эту рябь и покачивание можно было разобрать, что когда-то, очень-очень давно, может быть, еще до Рождения Христова (кстати, кто это такой?) комнату эту оклеили желтыми обоями с мелкими голубенькими цветочками, не то ландышами, не то незабудками (фергиссмайннихт… кстати, кто-то недавно говорил мне: фергисс майн нихт, кто-то говорил… кто? А, причем здесь это!), но теперь цветочки выцвели или отцвели, обои кое-где топорщились, кое-где лопнули, местами проступили какие-то пятна и потеки, и вообще все выглядело до крайности непрезентабельно (от французского «презент», что значит «подарок»… кстати, о подарках: я ведь собирался кому-то что-то подарить… или это мне собирались? Кстати, что такое «подарок»?): и эти обои, и кривоногий стол с раскатившимися под ними бутылками, и скрипучая кровать с расхристанной постелью (кстати, откуда я знаю, что она скрипит?) и затоптанный и заплеванный ковер, на котором Генрих лежал, абсолютно голый, кстати, на что-то удобно опираясь затылком и совершенно не собираясь менять позы. Все нормально, все обычно, вот только этот черт, черт бы его побрал…

    Пришел, понимаете, незвано-непрошено, так хоть бы сидел помалкивал, так нет – бубнит и бубнит…

    Значит, ты все понял, сказал черт. Но запомни, – только один раз. Один-единственный.

    «Понял», – сказал Генрих. Что понял? Что-то ведь понял, раз так сказал.

    Ну вот и хорошо, сказал черт. А я пошел.

    Он нахлобучил цилиндр и сунул тросточку под мышку.

    «Подожди, – сказал Генрих. – Это что же получается? Выходит, ты меня облагодетельствовал?»

    Фи, скривился черт, какие слова ты говоришь, просто неприлично. А ведь что ты о нас, чертях, знаешь? Наслушался, небось, бабьих россказней, будто мы только и знаем, что души ваши захомутываем – и в ад. Так, что ли?

    «А разве нет?»

    Черт поерзал, уселся поудобнее, закинул ногу на ногу.

    В общем-то так, сказал он. – Но не совсем.