Ни время, ни место не имели значения, и все же они признавались. Какое грандиозное представление! Он будет стоять именно на том месте, где стоял в тот момент, когда они погибали там, за холмом. Он пытается успокоить свою совесть. В течение семнадцати лет он носил в себе свою вину. Он женился на женщине, мужа которой убил, и пытался убить ее дочь. Теперь он пытается загладить свою вину перед ней. Он назовет имена своих жертв, и они придут. Как призрак Банко и отца Гамлета. Придут души погибших.
В его глазах появилось задумчивое выражение, хотя он и продолжал качать головой.
– Возможно. Возможно, в темноте ночи ты и могла бы заставить кого-то поверить в призраков, но не здесь, при ярком свете дня.
– Ты не знаешь здешних обычаев. Ты не знаешь, во что верят люди, которые здесь живут. Это страна, где духи бродят по перевалам и глубоким долинам. Несколько дней назад я ехала через перевал. Я чувствовала дух отца. Не будет никаких призраков. Никаких белых простыней и жутких воплей. Нет. Души. «Я дух. Я твой отец».
Он уставился на нее.
– Значит, ты решила играть Гамлета? Она опустила руки и с гордо поднятой головой отошла от него.
– Я и есть Гамлет. Я поняла это, как только в первый раз прочитала пьесу.
Шрив улыбнулся и поклонился ей.
– Мой соратник. Тогда я сыграю призрака.
– Ты этого не сделаешь! В кавалерийской форме, спрятав волосы под шапку и наклеив светлые усы, я буду очень похожа на отца. Ни один человек, кто когда-нибудь знал Френсиса Драммонда, увидев меня издали, не усомнится, что я – это он. Особенно если моя мать, которая будет сидеть рядом с Уэстфоллом, забьет тревогу, когда я спущусь с холма.
– А если он и глазом не моргнет? Если он рассмеется? Если он просто потребует, чтобы кто-то поехал и помешал тебе срывать церемонию? А если он достанет оружие и начнет стрелять?
Миранда сунула руки в карманы и зло прищурилась.
– О, на это я и рассчитываю. Когда я окажусь от него на расстоянии пистолетного выстрела, я заставлю его это сделать. Если он начнет стрелять? Тогда и я выстрелю в него.
Шрив обнял ее, но она не отозвалась на его ласки, и он почувствовал, как ее бьет нервная дрожь. Он прижался щекой к ее макушке и погладил по спине.
– Миранда, Миранда. Что я с тобой сделал? Научил тебя тому, что жизнь – это театральные подмостки.
– Это сработает, Шрив, – сказала она. – Обязательно сработает.
Он почувствовал, что и его охватывает дрожь возбуждения.
– Миранда, я люблю тебя.
Внезапно она изогнулась в его объятиях, взяла его лицо в свои ладони и привлекла к себе. Ее губы с жадностью прижались к его губам.
– Это сработает. – Она опять поцеловала его. – Сработает, сработает, – повторяла она между поцелуями.
Пламя страсти опалило их. Миранда подалась навстречу ему.
– Шрив, Шрив…
– Миранда, любимая. Только не здесь.
– Нет, здесь. Сейчас. Я безумно тебя хочу. Я не выдержу…
Она распахнула блузку, отрывая пуговицы, и подставила ему свою грудь.
– Пожалуйста, прошу тебя.
Опустив глаза, Шрив увидел, что ее соски уже затвердели, и его тело ответило на ее призыв. Он почувствовал возрастающее возбуждение. Его губы прижались к ее груди. Она обхватила его за шею и поднялась на цыпочки.
– О Шрив! – Ее дыхание с трудом вырывалось сквозь стиснутые зубы. – Укуси меня. Сделай мне больно. Я этого не выдержу. Не выдержу того, что я чувствую. Прошу тебя. О Боже! «Лишь натяни решимость как струну – и выйдет все».
В его руках она превратилась в демона. Изогнувшись, она сжала зубами его мочку уха. |