Но Музыка была прервана!

Тот поспешный, деловой голос, который принадлежал Вениамину Борисовичу, обращался теперь к Виталию:

- Вы не возражаете, что мы музыку выключили? А то совершенно невозможно разговаривать...

Не разжимая ладоней, Виталий простонал:

- Включите... Включите пожалуйста!.. Я молю вас!..

- Да что с вами? Вам плохо? Голова болит?.. У меня есть таблетки... - в голосе Вениамина звучало искреннее участие.

- Музыку... - простонал Виталий.

Однако, его не послушали, ему вновь стали говорить про таблетки, а еще про то, что в квартире очень душно, что надо бы открыть окна, да и вообще убрать все черные покрывало, "...а то как в гробнице". Наконец, Виталий не выдержал - он разжал-таки уши, и отпихнув эту невзрачную, попавшуюся на пути тень, метнулся из коридора в комнату - и вот уже вновь пронзительная мелодия зарыдала. Виталий почувствовал некоторое облегчение - хотя нет - все равно не было прежнего, тоскующего темного покоя - теперь в его квартире были эти суетные, пришедшие из того, чуждого мира. Вот, вслед за ним, вошли они в комнату, двумя темными, расплывчатыми столбами стали против дивана в угол которого он забился. А он проклинал себя, что пустил их, и все порывался вскочить, прогнать их прочь - он то чувствовал, что они хотят изменить всю его жизнь, оторвать от музыки. Но он не решался вскочить - он только сидел, да все смотрел и смотрел на них, пытался понять, что же они говорят.

А говорил все, в основном Вениамин Борисович, редактор же газеты, Петя, лишь иногда поддакивал, оглядывался по сторонам так, будто ожидал, что сейчас вот, из какого-нибудь угла метнется на него призрак. Вениамин же подробно расписывал то, что было Виталием услышано с самого начала - говорил о том, что некоторые из стихов его блещут необычайным талантом, гениальностью - что благодаря ему, Вениамину, уже многие специалисты подтвердили это, и что теперь осталось только напечатать книгу. Вот последние слова в этой длинной-длинной речи:

- ...Многие, многие хорошие люди крайне заинтересованы в этом, Виталий Сергеевич. Будет проведена рекламная компания по радио и телевидению, и воссияет имя нового Александра Сергеевича!.. А?!.. Ну и музыка... Что ж это за музыка играет? Никогда не слышал этого скрипача... Кто ж это?..

Тут Виталий вскочил - встал перед ними, весь трясущийся, исходящий жаром; в полумраке глаза его вспыхивали так пронзительно, так ярко, что казалось сейчас вот он испепелит их, да и сам обратится в кучу пепла. И голосом религиозного фанатика он стал рассказывать - все-все рассказал, и как кассету нашел, и как жил потом, и их молил прислушаться к этой музыки - не суетится, не бежать, но слушать и слушать, слезы лить. В конце концов, он пал перед ними на колени, поймал их ладони, принялся целовать, жаркими слезами орошать, и все молил-молил - сначала и Вениамин, и Петя - все пытались прервать его проповедь, но потом сами невольно прониклись, и сами не заметили, как и на их глаза выступили слезы - даже и когда поток его жарких слов иссяк, они стояли недвижимые, чувствующие на своих ладонях его жаркие слезы, и не помнили уже, зачем пришли сюда, да и всей своей прежней жизни тоже не помнили. И продолжалось это до тех пор, пока кассета не закончилась, пока музыка не оборвалась, пока не наступила неожиданно резкая, звенящая тишина, в которой проступило гудение машины, расплескивающей лужи на улице. Тогда они очнулись, тогда они заволновались, и хотя Виталий хотел переставить кассету, всеми силами пытались воспрепятствовать этому говорили, что просто необходимо обсудить все в тишине, и при этом очень волновались, переглядывались. Наконец, Вениамин догадался, и очень настойчиво стал предлагать Виталию покинуть "этот леденящий склеп", пройтись по улице, что просто необходимо, так как "выглядит он очень нездорово".