Облокотившись на перила, я посмотрела вниз — холл был передо мной как на ладони: не видно было только то, что делалось прямо под балконом.

Когда я стояла там, открылась дверь и на пороге замаячил чей-то силуэт. На какую-то минуту мне показалось, что это монах, и, хотя я думала, что была готова к встрече с ним, я задрожала от страха.

Но это был не монах. Это был мужчина в вечернем костюме и, когда он прошептал:

— О, господи, Кэтрин! — я узнала голос доктора Смита.

Он все еще разговаривал шепотом.

— Что вы здесь делаете?

— Мне не спалось.

Он вошел и встал рядом со мной на балконе.

Он приложил палец к губам.

— Там внизу кто-то есть, — прошептал он.

Я удивилась и подумала: «Ну и что в этом особенного, ведь в доме полно гостей», — и уже собиралась было сказать об этом ему, но он схватил меня за руку и подтащил поближе к краю балкона.

И тогда я услышала голоса.

— Дамарис! Наконец-то мы одни. — При звуке этого голоса я почувствовала почти физическую боль. И важны были не только сами слова, но и то, каким тоном они были сказаны. Голос был нежным и полным страсти. Я редко слышала, чтобы он был таким. Это был голос Саймона.

Дамарис отвечала:

— Я боюсь. Мой отец будет недоволен.

— В таких делах, Дамарис, мы должны доставлять удовольствие себе, а не своим родителям…

— Но он ведь сегодня здесь. Возможно, он смотрит на нас сейчас.

Саймон засмеялся, и в этот момент они подвинулись к центру холла. Он обнимал ее одной рукой.

Я отвернулась, у меня не было сил смотреть на это. Я боялась, что они могут увидеть нас. Представляю себе, какое унижение я бы испытала, если бы он узнал, что я наблюдала за его ухаживаниями за Дамарис.

Я направилась к выходу из галереи. Доктор был рядом. Мы вместе поднялись по лестнице на второй этаж. Казалось, он был занят своими мыслями и даже не замечал меня. Я не сомневалась, что он очень беспокоится за свою дочь.

— Я запрещу ей видеться с этим волокитой, — сказал он.

Я не отвечала. Сложив вместе руки, я дотронулась до кольца, которое еще совсем недавно значило для меня так много.

— Может быть, бесполезно запрещать ей? — предположила я.

— Она будет вынуждена подчиниться мне, — возразил он. И я увидела, как у него на висках вздулись вены. Я никогда еще не видела его таким взволнованным: это, казалось, говорило о глубине его привязанности к Дамарис. Я почувствовала к нему какое-то тепло: такая забота о дочери — это то, чего мне, к сожалению, совершенно не хватало, когда мой отец надолго уезжал.

— Он просто несносен, — сказала я злым голосом. — По-моему, он всегда добивается того, чего пожелает.

— Простите меня, — сказал доктор. — Я совсем забыл о вас. Вам ведь надо отдохнуть. Я был уверен, что вы уже легли. Что привело вас на галерею?

— Не спалось. Я была слишком взволнована, наверно.

— По крайней мере, — сказал он, — это предупреждение для нас обоих.

— А что заставило вас прийти на галерею? — внезапно спросила я.

— Я знал, что они там вдвоем.

— Понимаю. А вам не понравился бы этот союз?

— Союз? Прежде всего он бы не предложил ей выйти за него замуж. У старой леди свои планы на этот счет. Он женится по ее выбору и не на моей дочери. Да и кроме того… она предназначена для Люка.

— Что вы говорите? Сегодня по ней я бы этого не сказала.

— Люк предан ей. Если бы они были постарше, они уже были бы женаты.