Ему нравилось ставить перед собой трудновыполнимые задачи, которые любому другому человеку показались бы неразрешимыми, и доказывать, что это не так. Отчасти это можно было приписать честолюбию, но, тем не менее, это вызывало восхищение. Нельзя было сказать, что его не интересуют женщины. Хагар намекала на ряд каких-то запутанных ситуаций. Но никому из тех женщин он не предлагал руку и сердце. Хагар, впрочем, не видела в этом ничего предосудительного. Связь с женщиной, по ее мнению, была не столь страшна, как неравный брак.
— У него есть голова на плечах! — повторяла она. — Когда он соберется жениться, то выберет себе именно ту женщину, которую надо. Уж он не просчитается!
— Будем надеяться, — возразила я, — что та, кого он выберет, сможет сказать то же самое о нем.
Хагар была удивлена. Я думаю, ее поразило, что у кого-то может быть другое мнение о ее внуке. Это говорит о том, сказала я себе тогда, что даже у самых разумных людей бывают свои слабости. У Хагар это был, несомненно, ее внук. Интересно, а какая слабость была характерна для него самого? Или у него их вообще как таковых не было?
И все же я всегда буду благодарна ему за то, что он поверил в мою версию событий, произошедших в моей спальне. После этого я уже не могла относиться к нему с прежней холодностью.
Мы с ним попрощались, и я сразу же поднялась к себе.
День клонился к вечеру, и примерно через полчаса начнет темнеть. На лестнице и в моей комнате уже легли тени, и едва я открыла дверь, меня опять охватило чувство ужаса — как и тогда, когда я открыла глаза и увидела монаха.
Может быть, это был пустяк и не стоило так пугаться, но уж очень ярки были воспоминания: занавески вокруг моей кровати были задернуты.
Я подошла и рывком раздвинула их. Я уже была готова увидеть там монаха, но, конечно, там никого не было.
Я торопливо огляделась вокруг и прошла в туалетную комнату. Там тоже никого не было.
Я позвонила в колокольчик, и вскоре появилась Мери-Джейн.
— Зачем ты задернула занавески у моей кровати? — требовательно спросила я.
Мери-Джейн уставилась на постель.
— Но… мадам… я не делала этого…
— А кто же еще мог это сделать?
— Но, мадам, занавески у кровати не задернуты!
— Что ты хочешь сказать? Что я это выдумала? Я их только что раздвинула.
Я свирепо посмотрела на нее, и она отшатнулась от меня.
— Я… Я с ними ничего не делала. Ведь вы мне говорили, что не хотите, чтобы они были задернуты!
— Но кто же еще мог здесь быть? — спросила я.
— Здесь никого не было, мадам. Я всегда убираю вашу комнату сама, как велела мне миссис Грантли.
— Наверно, ты и задернула их. Как же еще это могло получиться?
Она отступила назад.
— Но я не делала этого, мадам. Я их не трогала.
— Ты забыла. Ты, должно быть, забыла.
— Нет, мадам, я уверена, что нет.
— Нет, забыла! — совсем уже бессмысленно повторяла.
— А теперь иди.
Она ушла с расстроенным видом. До этого момента отношения между нами всегда были хорошими, и то, что я только что сделала, было совершенно не похоже на меня.
Когда она ушла, я продолжала стоять, глядя на дверь, и в памяти всплыли слова Сары: «Ты злишься, потому что тебе страшно».
Да, в этом и было все дело. Вид задернутых занавесок испугал меня. Почему? Что особенного было в этих занавесках?
Ответ напрашивался сам собой: потому что они напоминали мне о том ужасном случае.
В конце концов, это мог сделать кто угодно… предположим, чтобы вытряхнуть пыль… а потом забыл и так и оставил их закрытыми. |