Нина Шнирман. Счастливая девочка растетСчастливая девочка - 2
Око за око
Воскресенье, мы обедаем — я так люблю, когда мы все вшестером за столом — Мамочка, Бабуся, Папа, Ёлка, Анночка и я. Сидим и разговариваем. А Мишенька — ему пять месяцев — спит в коляске в столовой, с нами, за буфетом между роялем и родительской кроватью — мы это место называем спальней. Война закончилась две недели назад, и у меня сейчас совсем другие мысли: завтра Папа уезжает в Германию демонтировать там какие-то заводы и ещё что-то. Он объяснил нам, что такое демонтировать. Я тогда спрашиваю: — А зачем у них всё это забирать? Почему? Мамочка говорит, что раз они на нас напали, столько городов разбомбили, разрушили, столько заводов и фабрик уничтожили — значит, сейчас, после нашей победы, мы имеем право у них что-то отобрать — всё равно это не заменит «наших потерь»! — Вот именно, не заменит! — говорит Ёлка и делает кривую голову. Бабушка вдруг говорит громко и грозно: — Око за око, зуб за зуб! — И как стукнет кулаком по столу. Мы с Анночкой немножко испугались, потому что Бабушка так никогда не делает. — Мама! — говорит наша Мама немножко строго. — Ты Мишеньку разбудишь и напугаешь! — Да! Око за око и зуб за зуб! — повторяет Бабушка тихо, но грозно. Мне так в груди стало неприятно и даже холодно. Я не понимаю: Бабушка такая добрая… Даже зуб, по-моему, у человека отнять нельзя, а уж глаз вынуть — просто ужас какой-то! — Ну Бабушка, — говорю, — как же можно у человека глаз вынимать?! — А ты что хочешь? — спрашивает меня Бабушка, и совсем недобро спрашивает. — Тебя по одной щеке ударят, а ты другую подставишь? Ёлка хмурится и опускает голову — она всегда так думает. Я рассердилась — не нравится мне этот разговор — и говорю: — Не подставлю! Но я, Бабушка, око у человека вынимать не буду! И зуб не буду! — А тебе, Мартышка, — Папа говорит неожиданно весело, — недавно зуб вынули и отобрали. — Не отобрали! — сержусь я. — Мне его выдрали, потому что он молочный и качался. Мама меня послала в поликлинику — мне его щипцами… раз… положили на ладошку, и доктор сказал: «Маме отнеси!» Я отнесла! — Нинуша! — смеётся Мамочка. — Это же всё в переносном смысле — всё, что Бабушка говорит, всё это не имеет прямого смысла. Я знаю, что такое «в переносном смысле», но всё равно у меня какая-то получилась картинка в голове, и она не уходит — это про «око за око», — и мурашки по спине. Анка сидит и глазами моргает, Ёлка хмурится. Бабушка вдруг встаёт с кресла, делает так сильно рукой по воздуху, как будто она хочет его замесить, и говорит опять тихо, но грозно: — Терпеть я не могу всю эту толстовщину! — И уходит из комнаты. — Это ваш Дедушка был толстовцем! — смеётся Мама. — Но ведь Бабушка Дедушку любила, тогда почему?.. — удивляюсь я. — Любила, — кивает головой Мамочка, смотрит в окно и говорит как будто никому: — Стоял у нас на рояле… нет, рояля тогда ещё не было… стоял у нас на пианино маленький бюст Толстого — вы знаете, что такое бюст? — Это она у меня и Анночки спрашивает. — Ну Мама! — Я даже удивилась, ведь мы уже большие — мне восемь, Анночке шесть. — Конечно знаете! — Она кивает головой и продолжает: — И вот стоял он, стоял и вдруг… раз — упал и разбился! — Ой! — сказала Анночка. |
