— А ты что считаешь? — Ёлка делает кривую голову и тонкие глаза. — Тридцать шесть квадратных метров жилой площади — это много? Ведь нас семь человек!

— Ничего не знаю про… квадратные метры, — говорю, — но у нас очень много замечательных и красивых вещей и везде можно пройти!

— А как ты пройдёшь в столовой к окну, если кто-то на рояле играет? — спрашивает Ёлка очень ехидно.

Я расстраиваюсь и сержусь — не знаю, что сказать, как ответить, потому что там действительно не пройти к окну, если кто-то играет на рояле.

— Ну ведь не обязательно к окну идти, если кто-то играет на рояле! — говорю.

— Нинуша! — Ёлка так бывает похожа на Маму, когда говорит «Нинуша». — Мы называем эту комнату столовой, а там на самом деле на двадцати квадратных метрах три комнаты — столовая, папин кабинет и родительская спальня. Да ещё рояль! Мама мне сказала, что только такой замечательный конструктор, как Папа, мог втиснуть в эту комнату столько вещей.

Я чего-то не понимаю, не знаю, что сказать, и поэтому молчу. Ёлка тоже молчит и смотрит в окно. А я думаю: сейчас приедем домой и я всё у Мамы расспрошу, как это Папа взял всё и втиснул в одну комнату, если Ёлка говорит, что это три комнаты?

Думаю о дворце: это так замечательно, что мы сможем туда ходить!

И ещё я думаю о Ёлкином странном вопросе — могла бы я там жить или нет? Я очень люблю нашу квартиру — она большая и замечательная, я бы хотела жить в ней! А дворец можно было бы оставить, как свою дачу… ну так… понарошку.

Когда Папа был маленький, у них была своя дача в Мустомяках.

Но потом она почему-то сгорела!

Папа приехал из Германии

Входит Мама и говорит торжественно: «Сюрприз!» И мы бежим в столовую. А там стол совсем к левой стенке сдвинули — на полу около рояля и Папиного стола огромная куча каких-то коробок и вещей, Папа рядом стоит и улыбается сюрпризной улыбкой. Мы все втроём бросаемся на него, он обнимает нас, а потом здоровается с Бабушкой, почему-то за руку, — потом спрошу у Мамы.

— Мышка, ты с чего начнёшь… смотреть? — спрашивает Папа у Мамы.

Мамочка быстро, но внимательно осматривает кучу и показывает на вторую коробку сверху.

— Вот с этого, — говорит.

— Начинай, — кивает Папа, и улыбка у него становится такая сюрпризная, что я уже просто терпеть не могу.

— Мама, Мамочка! — кричу я. — Открывай скорей!

Мама берёт коробку, ставит её на кресло, открывает, вынимает и говорит тихо и медленно:

— Чер-но-бур-ка!

Бабушка хлопает в ладоши, качается и говорит, по-моему, со слезами, но, может, мне кажется:

— Вавочка, милая, теперь тебе зимой будет всегда тепло!

— И красиво! — добавляет Элл очка.

Вдруг я вижу — а раньше не видела, не заметила — у самой стенки, то есть у стенного шкафа, задвинутое столом, стоит что-то большое. Я подхожу — ой, ой, ой! — это же большой, очень красивый велосипед, но немножко не похож на Папин.

— Папа! — кричу. — Почему он такой… красивый?

— Верхней перекладины нет, — смеётся Папа. — Это дамский велосипед!

И тут же открывает одну из коробок и говорит:

— Девочки! Вам я привёз по два нарядных платья — для зимы и для лета, немножко белья и по паре нарядных туфель. У Мартышки и Анки зимние платья одинаковые — я думаю, они вам понравятся. И ещё, — тут Папа делает загадочное лицо, — есть маленький сюрприз, но этот сюрприз на троих!

Анночка вдруг спрашивает:

— Папочка! А где он?

— Пошли в ванную! — зовет Папа.