У окошка стоит грустный мальчик, видит Анночку, улыбается, заводит будильник, будильник звенит, Анночка его слушает, потом отходит от окна.

Я говорю ей:

— Теперь смотри незаметно из-за занавески!

Она становится за занавеску, и я подхожу к окну. Мальчик смотрит на меня… и отходит от окна.

— Видишь, — говорю, — он меня просто видеть не хочет! А в тебя он влюбился и будильником звенит!

И мы обе хохочем!

Страшные сны

Мне приснились два страшных сна. Раньше мне никогда не снились сны. Папа сказал, что сны снятся всем, просто не все их помнят. Я не знаю про всех, но я обычно кладу голову на подушку, открываю глаза — а уже новый день!

А тут подряд два дня я просыпаюсь не от того, что новый день, а от страшного сна. Первый страшный сон мне приснился вчера. Сон такой: я слышу странный шум… или гул, но я не на земле — где-то высоко в небе. И я вижу, как передо мной, но чуть ниже, летят бомбы — я знаю, что это бомбы, они гудят, свистят, я вижу, как они долетают до земли и там — взрыв. Мне так страшно, я хочу крикнуть, но не могу, мне кажется, что я громко кричу, но я не слышу своего голоса. Вокруг нет ни одного человека — только небо и бомбы летят, летят вниз… и взрывы. Я опять кричу… и просыпаюсь. Лежу в своей кровати мокрая, как при воспалении лёгких. Входит Бабуся.

— Ты уже проснулась, деточка? Сама проснулась! Доброе утро! — радуется Бабушка.

— Доброе утро, Бабуся! — говорю.

Бабушка внимательно смотрит на меня, трогает мне лоб, спрашивает:

— Деточка, ты хорошо себя чувствуешь? Ты совершенно мокрая!

— Мне было жарко, сейчас я умоюсь быстро до пояса — всё прекрасно! — улыбаюсь Бабушке и даже рукой машу.

Сегодня мне опять приснился страшный сон! Я на земле — и здесь вся наша семья, кроме Мишеньки. Мама, Папа, Бабушка, Эллочка, Анночка и я — мы все стоим, прижавшись друг к другу, около какого-то большого камня или кучи земли. Воют самолёты, свист падающих бомб и взрывы. Мы все смотрим наверх — там очень много самолётов, из всех падают бомбы, но перед нами и около нас. И вот один самолёт прямо над нами — из него падают бомбы, они сейчас нас взорвут. И у меня в груди такая… тоска… я никогда не знала, что такое тоска, а теперь я знаю — эта тоска, потому что мы сейчас все умрём. Бомбы всё ближе и ближе — сейчас мы все умрём, и вдруг быстрая мысль в голове, так Мамочка говорила во время войны: «Если уж суждено погибнуть, то это счастье, если мы погибнем все вместе, всей семьёй!» И сразу тоска проходит — мы же здесь все вместе, вся семья, и это большое счастье. Бомбы совсем близко, а мне не страшно, потому что мы умрём все вместе. И я чувствую такую нежную радость, как будто всех обнимаю… и просыпаюсь.

Весь день я вспоминаю эти сны, ну, конечно, не всё время, но иногда в голове выскакивает, и я думаю: с кем поговорить про сны? Поговорить обязательно надо — я никогда не видела в жизни во время войны бомбёжки, я думала, что бомбы круглые, а в моих снах они совсем не круглые, а такие длинноватые и внизу как плохо заточенный карандаш.

И ещё почему-то, не знаю почему, но знаю, что надо поговорить… про эти страшные сны. Вечером я дожидаюсь, когда Папа останется за столом один с газетой — иногда так бывает, потому что, когда все за столом, он никогда даже в руки газету не берёт. А когда он остаётся один, он берёт газету и читает.

Я подхожу к столу и говорю:

— Пап, мне очень надо с тобой поговорить!

Папа сразу откладывает газету и говорит серьёзно:

— Давай поговорим, Мартышка. Садись!

И я рассказываю ему оба сна. Он подпирает лоб руками, и я не вижу его глаз, совсем немного думает, потом выпрямляется, смотрит на меня.