|
А как я был свидетелем необычайной честности и верности миссис Эми к вам во всех ваших невзгодах, я чувствую, что могу доверить ей мои намерения касательно вас, тем более, что в них нет ничего дурного; ибо я чувствую большое уважение и к вашей служанке тоже; за ее к вам любовь. Эми сделала ему реверанс. Бедняжка от радостного смущения не могла и слова вымолвить и только менялась в лице – то зардеется, как маков цвет, то побледнеет, как полотно. Он же, окончив свою речь, уселся на стул и предложил мне сесть также; затем, осушив свой бокал, заставил меня выпить два подряд. «Я вижу, – сказал он, – что вино вам сейчас весьма кстати». Так оно и было на самом деле. После того, как он выпил вместе со мной, он обратился к Эми: «Коли госпожа ваша не возражает, Эми, вы тоже должны осушить бокал». И заставил ее также выпить два бокала подряд. «А теперь, – сказал он ей, – ступайте готовить обед. Вы же, сударыня, (это ко мне) поднимитесь в свою комнату, приоденьтесь и возвращайтесь сюда, да смотрите же, с веселым лицом и улыбкою!» И еще раз прибавил: «Я сделаю все, чтобы вам было хорошо». С этими словами он вышел, сказав, что хочет прогуляться по саду. Когда мы остались одни, мою Эми было не узнать – такая она сделалась веселая. – Сударыня моя милая, – сказала она. – Как вы полагаете, какие виды имеет на вас сей джентльмен? – Я тебя не понимаю, Эми, – ответила я. – О чем ты говоришь? Он всего лишь хочет нам помочь. Ни о каких других видах я знать не знаю, ибо что ему с меня взять? – Вот увидите, сударыня, – со временем он потребует вознаграждения! – Нет, нет, Эми, я уверена, что ты ошибаешься, – сказала я. – Ведь ты слышала, что он сказал? – Мало ли чего я слышала, – не унималась Эми. – А вот посмотрим, как он станет себя держать после обеда. – Я вижу, Эми, что ты очень дурно о нем думаешь, – сказала я. – Но я не разделяю твоего мнения и ничего такого в нем не заметила. – Заметить то и я покуда ничего не заметила, – сказала Эми. – Но только с какой стати проникся этот джентльмен столь внезапною к вам жалостью? – Ну, нет, милая, – сказала я. – Этак никуда не годится: заподозрить человека в худом умысле только оттого, что он проявил милосердие, и считать его порочным оттого лишь, что он добр! – Эх, сударыня, – возражала Эми. – Мало ли случаев, когда порок скрывается под личиной милосердия? Да и благодетель наш не мальчик и верно знает, что как нужда прижмет, так пойдешь на что угодно; против нее не устоит никакая добродетель. А ваши обстоятельства ему известны не хуже, чем мне. – Что же из того, что известны? – А то, что вы молоды и красивы, между тем как у него приманка, на которую вы непременно клюнете, сударыня. – Коли так, Эми, – сказала я, – ему придется убедиться, что он ошибся. – Ах, сударыня, – воскликнула Эми. – Неужто вы ему откажете? – О чем ты говоришь, негодница? – воскликнула я. – Да а скорее с голоду умру, чем пойти на такое! – Надеюсь, что нет, сударыня, и что вы окажетесь благоразумнее. Право, сударыня, если он в самом деле поставит вас на ноги, как обещался, вы не должны отказывать ему ни в чем. Ведь коли вы не согласитесь, вы с голоду умрете – как пить дать. – Как? Согласиться лечь с ним в постель – из за куска хлеба? – воскликнула я. – Как только язык у тебя поворачивается говорить такое? – Что ж, сударыня, если б ради чего другого, я бы и не говорила. То, было бы и впрямь дурно. Но ради хлеба! Как можно своею волею пойти на голодную смерть, сударыня? Да кто же примет такую муку? – Ну, нет, – возражала я. |
