|
Он вручил мне написанный им договор, который прочитал мне вслух, а также обязательство содержать меня до конца его жизни и вексель на 500 фунтов, по которому мне должны были выплатить в случае его смерти. Впоследствии любовь его ко мне нимало не уменьшилась, и после двух лет нашего сожительства, или, как ему угодно было его называть, – супружества, он написал завещание, в котором отказывал мне еще 1000 фунтов, а также всю домашнюю утварь, серебро и прочие драгоценности. Эми уложила нас в постель, и мой новый друг (ибо мужем я его называть не могу) был так ею доволен за ее любовь и преданность ко мне, что выплатил ей сполна все жалованье, какое я ей задолжала, приложив к нему сверх того еще пять гиней. Ах, если бы этим все ограничилось, я считала бы, что Эми полностью заслужила такую награду! В самом Деле, где вы встретите служанку, которая бы хранила столь непоколебимую верность своей госпоже в столь ужасающих обстоятельствах, в какие попала я? Да и в том, что произошло впоследствии, следует винить не так ее, как меня. Ибо, если вначале я пыталась толкнуть ее в его объятия как бы в шутку, то, когда пришло время, я в этом слишком хорошо преуспела. Вот еще одно свидетельство того, как я погрязла и ожесточилась в пороке; причиной же сему являлось то, что по твердому убеждению моему, я была всего лишь потаскухой, а отнюдь не законной женой; у меня язык не поворачивался называть его мужем – ни в лицо, ни говоря о нем с другими. Жили мы как нельзя лучше, если забыть то, чего забыть никак было нельзя; он был так благороден и учтив со мною, так попечителей и нежен, как не бывает ни один мужчина с женщиной, вверившей ему свою судьбу. Ничто ни разу не нарушило нашего обоюдного согласия до самого конца его дней. Однако, чтобы уже покончить с этим делом, пора рассказать о приключившемся с Эми несчастье. Как то утром Эми меня одевала (ибо у меня к этому времени было в услужении две девушки, и Эми отправляла должность камеристки). – Дорогая моя госпожа, – спросила она меня вдруг. – Неужто вы еще не тяжелы? – Нет, Эми, – отвечала я. – Ни вот настолько. – Господи милостивый! – воскликнула Эми. – Чем же вы все это время занимались, сударыня? Ведь вы вот уж полтора года как замужем. Будь я на вашем месте, сударыня, я бы давно уже понесла от моего хозяина. – Как знать, Эми, может, ты и права, – сказала я. – Не хочешь ли попытать с ним счастья? – Ну, нет, сударыня, – сказала Эми, – теперь уж вы этого не позволите. Если прежде я говорила, что допущу его до себя с легким сердцем, то теперь, когда он принадлежит вам безраздельно, боже упаси! – Велика беда, – сказала я. – Что до моего согласия, ты его имеешь. Мне это ничуть не будет неприятно. Да что там говорить – не нынче, так завтра я сама уложу тебя рядом с ним в постель, если хочешь! – Нет, сударыня, нет, нет и нет, – сказала Эми. – Теперь он ваш, и только ваш. – Глупенькая, – сказала я. – Разве ты не слышала, как я сказала, что сама вас положу рядком? – Как вашей милости угодно, – сказала Эми. – Коли уж вы сами меня с ним уложите. Но только я не скоро встану с постели, так и знайте. – Там видно будет, – сказала я. В тот же вечер, после ужина, я говорю ему при Эми: – Мистер ***, известно ли вам, что нынче вы спите с Эми? – Впервые слышу, – сказал он, и, оборотившись к Эми, спросил: – Это правда? – Никак нет, сударь, – говорит она. – Как тебе не стыдно, дурочка, – начала я ее корить. – Разве я не обещала тебе давеча, что уложу тебя с ним в постель? Но девушка продолжала на все отвечать: «нет, нет». Тем тогда и кончился разговор. Однако ночью, когда мы уже собирались спать, Эми вошла, чтобы меня раздеть; господин ее тем временем уже лег. |
