Дружок мой слыл в Париже настоящим богачом; и хоть молва несколько преувеличивала его состояние, оно и впрямь было изрядно. Но он имел обычай, оказавшийся впоследствии роковым, носить с собою, особенно в тех случаях, когда ему доводилось наведываться ко двору или к кому либо из принцев крови, футляр из шагреневой кожи, В этом футляре лежали камни, имевшие великую ценность.
Однажды утром, сбираясь в Версаль, где его ожидал принц ***ский , он вошел в мою спальню и выложил свой футляр с драгоценностями, так как на этот раз он ехал не с тем, чтобы показывать камни, а чтобы акцептовать полученный им из Амстердама вексель . Подавая мне футляр, он сказал:
– Я думаю, душа моя, лучше не брать его с собой; ведь я могу задержаться там до самой ночи и не хочу искушать судьбу.
– Коли так, мой друг, – я ответила, – я тебя никуда не пущу.
– Но отчего же, душа моя? – возразил он.
– По той же причине, по какой ты не хочешь рисковать своими каменьями, я не желаю, чтобы ты рисковал своей жизнью. И я пущу тебя лишь на том условии, что ты мне обещаешь не задерживаться там дотемна.
– Я не думаю, чтобы мне – грозила какая нибудь опасность, – сказал он. – Ведь я не беру с собой каких нибудь особенных драгоценностей. А, впрочем, возьми, пожалуй, и это на всякий случай, – говорит он и протягивает мне свои золотые часы и кольцо с дорогим бриллиантом, которое он всегда носил на руке.
– Послушай, милый, – сказала я. – Ты меня еще больше растревожил: к чему все эти предосторожности, коли тебе, как ты говоришь, не грозит никакая опасность? А если ты таковую предвидишь, не лучше ли тебе вовсе остаться?
– Никакой опасности нет, – сказал он, – если я не задержусь там Допоздна, а я задерживаться не намерен.
– Хорошо, но только обещай, что не задержишься, – сказала, я. – Иначе я не могу тебя пустить.
– Право же, душа моя, не задержусь, – сказал он, – если только меня не вынудят к этому. Уверяю тебя, что у меня такого намерения нет. Но если бы и случилось мне задержаться, никто не станет меня грабить, ибо я не беру с собой ничего, кроме кошелька с шестью пистолями да вот этого колечка.
И он показал мне кольцо с небольшим бриллиантом достоинством в десять двенадцать пистолей, которое надел себе на палец взамен того драгоценного перстня, который он обычно носил.
Я продолжала упрашивать его не задерживаться, и он заверил меня, что не станет.
– Если же против моего ожидания меня и задержат до вечера, – сказал он, – я там заночую и приеду наутро.
Это показалось мне достаточной предосторожностью. И все же сердце мое было не на месте, о чем я ему и сказала, умоляя его не ехать. Сама; не знаю отчего, сказала я, но только меня одолевает непонятный страх; всякий раз, как я подумаю о его предстоящей поездке; мне все кажется, что с ним приключится беда.
– А хоть бы и так, душа моя, – сказал он с улыбкой. – Ты достаточно обеспечена; все, что здесь, я оставляю тебе. – И с этим он поднимает со стола свой футляр.
– В этом футлярчике, – говорит он, – целое состояние; если со мной что случится, я вверяю все это тебе.
И кладет мне в руки футляр, драгоценный перстень и золотые часы, и, сверх того, ключ от секретера.
– А в секретере лежат деньги, – сказал он, – и все они твои.
Я вскинула на него испуганный взгляд; на миг лицо его мне показалось похожим на череп; в следующее мгновение мне привиделось, будто в крови голова его, а затем – что вся одежда пропитана кровью; затем страшное видение исчезло, и друг мой стоял передо мною как ни в чем ни бывало. Я тут же расплакалась и повисла у него на шее.
– Ах, милый, – воскликнула я. – Я напугана до смерти. Нет, ты не должен ехать! Иначе, поверь, с тобой приключится какая нибудь беда. |