— Час туда, час обратно да час для извинения, всего три часа! Засветло успеем вернуться, кроме тех, кого оставит Корнил Демьянович, — соображает Подгурин с озабоченным деловитым лицом.

— Я останусь, — решительно заявляет Калмык, — я споросятничал, я и расхлебывать стану, всю ноченьку продежурю у больного. Всю до утра. Это уж решено.

— И я!

— И я!

— И я!

— И я! — отзываются взволнованные го-лоса его товарищей.

Сердце Счастливчика екает. Через час приедет за ним в гимназию monsieur Диро и не найдет там своего Киру. Час пройдет — его нет, два — нет, и только лишь через три часа явится домой Счастливчик. Что подумают бабушка, Ляля, няня, monsieur Диро. В доме поднимется переполох… Но не идти нельзя. Отстать от товарищей — разве можно! И потом, разве он, Счастливчик, не чувствует себя виновным перед Дедушкой, как и другие? Разве он не смеялся со всеми над его вымазанным в чернилах лицом? Ну, конечно, смеялся. Значит, надо идти. К тому же, это так весело идти всем классом, выстроившись в две шеренги, растянувшись лентой по тротуару.

Помидор Иванович за старшего идет впереди и командует: «Левой-правой! Марш! Раз, два, раз, два!»

Едет какая-то дама с дочерью в санках, Янко выбегает из пар, становится сбоку и, скосив на даму с девочкой глаза, кричит задорно, поблескивая веселым взглядом:

— Гляди налево! Равняйся! Смирно! — и, сделав паузу, вытягивается во фронт, выпучивает глаза и, сделав под козырек, выпаливает как из пушки:

— Здравия желаю, ваше благородие!

Это очень забавно и смешно. Дама с девочкой на извозчике смеются. Хохочут и мальчики. Уж этот Янко!

Какая-то маленькая сгорбленная старушка при виде веселых гимназистов останавливается, смотрит на них. и спрашивает с любопытством:

— Куда это вас, маленьких, бог несет? Куда идете?

— На край света, бабушка! На край света! — отзывается Верста.

— Туда, где небо сходится с землею! — вторит ему Янко.

— В страну, где молочные реки и кисельные берега! — заканчивает Калмык.

Старушка тоже смеется.

— Ишь, какие проказники! — говорит она.

— Ваша правда, сударыня! — самым искренним тоном соглашается Янко и расшаркивается перед старушкой, точно заправский кавалер на паркете.

Незаметно между шутками и смехом проходит длинный путь. Но чем ближе к Гавани, тем тише, смущеннее становятся дети… Шуток не слышится больше, смех смолкает.

— Что-то скажет Дедушка! А вдруг выгонит, не захочет слушать! — тревожно выстукивает каждое детское сердечко…

ГЛАВА XXIII

— Кривая улица, дом № 4. Здесь. Стоп, ребята. Полегонечку входи в калитку.

Помидор Иванович старается говорить твердо, но лицо у него неспокойное, встревоженное, одним словом, смущенное лицо.

За ним и у всех двадцати девяти мальчиков лица вытягиваются на четверть аршина. Глаза испуганно бегают по сторонам.

Перед гимназистами маленький ветхий домик, окруженный садом, похожий на избушку, и покосившееся крылечко. Дверь чуть приоткрыта в сени. В окно, наполовину замерзшее, глядит чье-то незнакомое женское лицо в платочке. Глядит с минуту очень удивленно, потом скрывается и на пороге показывается пожилая женщина в теплом платке.

— Вам кого? И что это вас так много? — спрашивает женщина, подозрительно поглядывая на гимназистов.

— Нам Корнила Демьяновича. На минутку. Будьте любезны вызвать его к нам, — самым умильным тоном произносит Янко, выступая вперед.