– Вот именно. Предложение поступило, когда мы с Недди ехали сюда в машине. А почему это вас так смешит?

Маргарет хохотала. Это был тот смех, который Диксон условно окрестил «перезвоном серебряных бубенчиков». Ему не раз казалось, что этот театральный смех – ключ ко всему ее поведению. Но прежде чем раздражение против нее и против себя самого успело заговорить в нем с достаточной силой, Маргарет сказала:

– Вы знаете, что вас ожидает?

– Изысканно утонченные разговоры на высокие темы, так я полагаю. Надеюсь, я как-нибудь справлюсь с этим. А что же еще может мне угрожать?

Она принялась пересчитывать по пальцам:

– Вокальные дуэты и трио. Чтение драматических отрывков. Танцевальные номера – танец с мечом или что-нибудь в этом роде. Художественная декламация. Камерный концерт. Ну, и еще что-то: я уже забыла что. Минутку, сейчас постараюсь вспомнить. – Она снова расхохоталась.

– Пожалуйста, не трудитесь, с меня вполне довольно и этого. Боже милостивый, это же в самом деле что-то страшное. Недди, как видно, все-таки свихнулся. Это нечто фантастическое. Ведь никто не придет.

– Нет, вы ошибаетесь. Обещал прибыть какой-то малый с телевидения – диктор третьей программы. Затем группа фоторепортеров из «Пикчер пост». Затем еще несколько местных музыкальных знаменитостей, в том числе и ваш приятель Джонс со своим…

Диксон издал сдавленный смешок.

– Все это неправда, – сказал он, одним духом осушив стакан, и поперхнулся. – Уймите вашу буйную фантазию, прошу вас. Они не смогут разместить такую банду в своем доме. Или сами лягут спать на газоне? А что они…

– Большинство гостей приедет только на один день, в воскресенье, так я поняла со слов госпожи профессорши. Но кое-кто приедет и с ночевкой, как и вы. Джонс, например, должен прибыть в пятницу вечером, вероятно, на одной машине с вами…

– Да я удавлю этого недоноска, прежде чем сяду с ним…

– Разумеется, разумеется, не кричите так. Один из сыночков тоже приедет со своей девушкой. Она, кажется, постигает искусство балета, так что это может быть даже интересно.

– Искусство балета? Неужели им можно заниматься всерьез?

– Как видите. Ее зовут Соня Лусмор.

– Вот как? Откуда вы все это знаете?

– Всю неделю в доме Уэлчей ни о чем другом не говорят.

– Воображаю! – Диксон начал искать глазами официантку. – Так, может быть, вы скажете мне, зачем я им понадобился?

– Они ничего не говорили на этот счет. По-видимому, просто хотят, чтобы вы тоже приняли участие. Для вас найдется немало дела. Можете не сомневаться.

– Послушайте, Маргарет, вы же знаете не хуже меня, что я не умею петь, не умею играть на сцене, очень плохо читаю вслух и, благодарение небу, совершенно не умею читать ноты. Нет, я понимаю, в чем тут дело. Доброе предзнаменование отчасти. Недди хочет меня испытать, проверить, насколько я поддаюсь культурному воздействию, так сказать, и выяснить таким образом, гожусь ли я для преподавания в университете. Ведь если человек не в состоянии отличить флейту от флажолета, значит, он недостоин посвящать студентов в тайны стоимости коров во времена Эдуарда Третьего.

Диксон сунул в рот семь-восемь небольших луковичек и принялся ожесточенно их жевать.

– Но разве он не пробовал раньше подвергать вас воздействию культуры? – Не в таких гигантских масштабах, как, по-видимому, предполагается теперь. Что, прах его побери, он задумал? На черта ему все это нужно? Ведь не ради же только моей пользы он все это затевает, надо полагать?

– Он носится с идеей статьи для радио, посвященной деятельности этакого провинциального культурно-просветительного кружка.